Товарищи китайские бойцы

Восемь лет прожил Габо в Соединенных Штатах. Всего насмотрелся. Видел Америку с тыла, видел и с фасада, жил плохо, жил и хорошо. Очень помогла его способность к языкам. Года не прошло с тех пор, как долговязый осетинский парень высадился на американской земле, — и уже болтал по-здешнему совсем свободно. Он даже работал одно время переводчиком в суде. Работа была легкой, судья себя не утруждал, за час решал иной раз несколько дел. И за каждое — переводчик получал по три доллара. Переведешь десяток фраз с русского на английский — три доллара в кармане. Чем не бизнес!

Мы рассказываем так подробно о лингвистических успехах Габо потому, что в дальнейших событиях они сыграли существенную роль.

События эти были связаны уже не с Северной Америкой, а с Северной Осетией.

Да, как ни глушила прошлое шумная американская жизнь, Карсанов помнил о зашитой в тряпицу и бережно хранимой во всех скитаниях горстке родной осетинской земли. И когда вопли газетчиков на улице донесли до него весть о Февральской революции в России, Габо потерял покой. Он задыхался, он дня больше не хотел оставаться на чужом берегу.

Приложив всю свою энергию, Карсанов добился разрешения на выезд. Англия, потом Швеция, потом Петроград, потом поезд с мешочниками, медленно, с бесконечными остановками ползущий на юг.

Возмужавший, наученный жизнью, повидавший мир, Габо вернулся домой.

Он не очень хорошо разбирался в политике, наш друг Габо. Не все ему было ясно в спорах политических партий. Но то, что не должно быть такого порядка, когда крестьянская семья имеет на одиннадцать ртов три десятины скудной земли, а один заманкульский помещик Хаджи Хуцистов — сотни десятин тучной пашни, Габо знал твердо. Знал твердо и другое: трудящемуся человеку — что в России, что в Японии, что в Америке, что в Англии или Швеции — всюду плохо. Габо это видел своими глазами, испытал на собственной шкуре. Не годится людям та система, которая называется капитализмом.

* * *

За правильными выводами должны следовать правильные действия. И именно в действиях Карсанов был силен. В бурные дни 1918 года Владикавказ увидел «американца» Габо, как звали его друзья, командиром осетинской конной сотни. Сотня стояла сравнительно недалеко от центральной улицы, посреди которой тянется неширокий, но тенистый бульвар.

Вот шел как-то летним вечером 1918 года Габо Карсанов по аллее бульвара и услышал английскую речь. Не вымученную книжную, на которой изъясняются гимназисты — сынки местных буржуев, щеголяя перед барышнями образованностью, — а настоящую, живую, природную. Натренированным ухом Габо определил и то, что разговаривают не американцы, а англичане. Они шли небольшой группой впереди Карсанова, поглядывали по сторонам, обменивались короткими незначительными фразами.

Откуда взялись эти мистеры в большевистском Владикавказе?

Габо пошел за англичанами. Они зашли в городской сад, он за ними; они устроились за столиком кафе, он — за соседним.

Англичане держались достаточно осторожно. Хотя в кафе народу почти не было, хотя сидевший за ближним столиком Габо, со своим орлиным обветренным лицом, в черкеске с газырями и кинжалом в серебряных ножнах на тонком поясе, выглядел до того коренным горцем, что его можно было заподозрить в чем угодно, только не в знании английского языка, — разговоры их никаких служебных тем не касались.

Но кое-что они все же раскрывали. К концу вечера Карсанов уже не сомневался: перед ним английские офицеры, хотя и одетые в штатское; они приехали из Тифлиса; они относятся ко всему советскому с презрением и ненавистью.

Габо не отстал от чужеземцев и после того, как те покинули кафе. Следовать за ними, правда, пришлось недолго. Свернув через два квартала на Лорис-Меликовскую, они зашли в дом-особняк, принадлежащий, как знал Габо, одному из местных богачей.

Так что же все-таки нужно здесь переодетым, враждебно настроенным к Советской власти английским офицерам? Знают ли в штабе о них?

Взбудораженный, встревоженный, полный смутных подозрений Карсанов направился к тому, с кем за последнее время уже не раз встречался — к чрезвычайному комиссару Юга России Серго Орджоникидзе.

Несмотря на позднее время, Орджоникидзе сидел в своем кабинете и работал. Габо попросил секретаря доложить о нем.

— Что у тебя, Габо? — спросил комиссар, когда Карсанов вошел. — Почему не спишь?

— Дело есть, товарищ Серго, — сказал Габо. — Я не знаю, может быть — пустяк, может быть — не пустяк. Во Владикавказе англичане появились. Офицеры. Плохие люди.

— Почему знаешь, что плохие?

— Слушал, как разговаривали.

— Они что, по-русски говорили?

— Нет, по-английски.

— Как же ты понял?

— Я по-английски хорошо говорю, товарищ Серго. Не хуже, чем по-русски. Может, даже лучше.

— Вот как?!

Серго внимательно посмотрел на Карсанова, внимательно выслушал его рассказ, потом устало откинулся к спинке кресла, закрыл глаза, помолчал.

— Это офицеры из английской миссии, — сказал он после паузы. — Они перебрались сюда из Грузии. Туда немцы пришли, там им оставаться нельзя.

— Значит, все правильно с ними, товарищ Серго?