Товарищи (сборник)

— Все нечистое повылезет сейчас. Запоминай, Павел. И врагов запоминай, и промахи нашего воспитания. — На секунду прикрыв веки, он круто изменил направление разговора: — Так вот, нужно еще раз обдумать детали. Тут необходимо внести поправки. Садись. Если допустить, что связь между пятерками неизменно осуществляется одними и теми же людьми, то в случае провала одного это может повлечь за собой… — И он стал излагать смысл поправок: — В то время как, вынув одно звено из цепи, можно лишь временно прервать цепь в этом месте, — потянув за одно звено, легко вытащить все остальные. При всей испытанности оставляемых для связи товарищей, которые стоят выше подозрений, нельзя поручиться за то, что враг окажется менее предусмотрительным. Вообще ничего нет опаснее полагаться на глупость врага. В конце концов и самого опытного человека может подвести случайность. Кому-нибудь из товарищей, возможно, воочию придется познакомиться с нравами гестапо. — Заметив тень, скользнувшую при этих словах по лицу Павла, он сердито сказал: — Я вовсе не собираюсь стращать. Обком верит в стойкость товарищей, оставляемых для работы в городе и в лагере военнопленных, однако надеется и на их осмотрительность. Если же связные все время будут меняться, то как бы, допустим, ни тяжела была потеря одного человека, выковать одно звено всегда легче, чем составить всю цепь заново. Никто, кроме одного-единственного связного, не должен знать дороги к руководителю. — Как бы предчувствуя при этом возражения, он вглядывался в лицо Павла. И, предупреждая его движение, сухо сказал: — Это рекомендуется не во имя чьей-то личной безопасности, а в интересах сохранения руководства, к которому сходятся все нити.

— Да, но личное влияние… — заговорил низким голосом Павел.

— Сила вашего влияния должна быть равной влиянию руководителя и в том случае, когда вы не объявляете о себе людям.

В эту минуту вернулся ходивший куда-то наверх помощник и, наклонившись к Александру Александровичу со встревоженным лицом, сказал ему что-то на ухо.

— После! — раздраженно отмахнулся Александр Александрович. Он некоторое время мучительно морщился, восстанавливая в памяти нарушенное течение мыслей. — Конечно, всего не предусмотришь. Известно, что они заигрывают с казачеством. Вплоть до обещания автономии Дона. Могу добавить, что вытащили откуда-то Краснова и пустили по лагерям военнопленных набирать войско. Голодом и железом принуждают. В остальные детали тебя Васильев посвятит. Он мне сказал, что тебя помнит.

— В тридцатом году нас в один район на коллективизацию послали. Потом я уехал, а он остался секретарем райкома.

— Все остальные указания — от него, — кивнул Александр Александрович. — Пора, Павел. Подожди. — Он положил ему на плечи руки и, целуя, легонько подтолкнул к запасному выходу. — Иди.

Постояв у штольни и послушав его удалявшиеся шаги, он вернулся к столу и начал медленно перелистывать бумаги. Помощник дважды останавливался около него и отходил. Наконец решился:

— К вам…

Мужчина в толстовке поднял взгляд от стола и встретился с неласковыми серыми глазами скуластой девушки, устремленными на него с порога.

— Я пришла, — сказала Анна.

7

В полдень капитан Батурин привел роту к переправе. Низовая волна раскачивала понтонный мост. За ним начиналась задонская эстакада — цепь насыпей и перемычек, могучих железобетонных быков, шагающих через займище на Кубань.

Змейка асфальта уходила вдаль, то ныряя под железнодорожную насыпь, то взлетая на перекат. Сейчас она кишела серой массой людей и обозов, стремившихся все в одном и том же направлении — на юг. Правее, по кавказской магистрали, — тоже на юг — двигалась нескончаемая череда товарных составов с беженцами, облепившими крыши вагонов.

У переправы сбились пушки артдивизиона, пастух-старик в смушковой шапке втиснул между ними стадо.

Молодая женщина в зеленом платке наезжала на коменданта переправы ручной тачкой. На тачке жались друг к другу два черноголовых мальчика.

— С детьми я, пропусти, — просила женщина коменданта.

Комендант переправы, лейтенант, взъерошенный и вспотевший, не слушая ее, разговаривал с командиром артдивизиона, майором.

— Техника, понимаешь, техника! Что мы теперь должны в первую очередь спасать? — спрашивал его майор.

— Не могу. Я должен госпиталь пропустить.

Лейтенант оглядывался на мост, и на его круглощеком лице отображалось страдание. Посредине моста застряла полуторка. Обозы и пешеходы сгрудились на мосту плотной массой, а сзади напирали новые, и дощатый настил трещал, понтоны оседали.

Капитан Батурин пробился к коменданту переправы. Его окружала толпа командиров частей, начальников обозов, мужчин и женщин в гражданской одежде. Все кричали, тянулись к нему, дергали за борта желтой кожаной куртки. Черноусый мужчина в полувоенном костюме жужжал ему что-то на ухо.

— Застрелю! — хватаясь за кобуру, закричал на него комендант. Черноусый моментально исчез, растворился в толпе.

— У меня техника стоит, — отвечал комендант наступавшим на него людям. И оглядывался на артиллерийского майора. Майор кивал головой.