Тождественность любви и ненависти

Наверное, я был молодым эгоистом, какими мы все бываем в молодые годы. Но сегодня, изменившись, я остался верен тем принципам, которые исповедовал в молодости. Ты нашла меня, чтобы помочь человеку, которого ты любила. Я помню, что ты мне про него говорила. Возможно, ты всю свою жизнь любила только его одного. Говорят, что женщина всегда помнит своего первого мужчину. И ты позвонила, чтобы я ему помог. А теперь, через столько лет, мы с тобой снова увиделись. Ты стала гораздо лучше. И я могу только мечтать, чтобы встретиться с такой женщиной, как ты. Но опять эта дурацкая дилемма. Ведь я ничего не знаю о твоей личной жизни. Твой водитель-племянник меня вдохновил, конечно. Если он остается в твоей квартире, значит там по крайней мере нет другого мужчины. Но навязываться, даже спустя столько лет, я не могу и не хочу.

– Ты женат? – спросила Ирина.

– Не в этом дело. Дело в наших отношениях. В отличие от Давида я никогда не считал тебя своей собственностью. И всю жизнь с благодарностью вспоминал нашу встречу в Румынии. Я могу рассказать и продолжение этой истории. Потом я уехал в Болгарию. Ты была права, там были самые красивые молодые женщины. С одной из них я встречался. А потом они уехали и я остался один. Вот такая история. Я не был таким невероятным мачо, каким сейчас можно меня представить. Я был обычным молодым чловеком, которому нравились красивые женщины и который не отказывал себе в удовольствии. Если бы нам было сейчас по двадцать пять, возможно, я снова предложил бы тебе выпить на брудершафт и попросил бы тебя остаться. Но нам не двадцать пять, Ирина, а гораздо больше. И я не имею права вести себя таким образом, вторгаясь в твою личную жизнь. Прошло слишком много лет, и я научился вести себя как джентльмен. Во всяком случае пытаюсь.

– Интересно, – медленно произнесла она, – а если я попрошу тебя найти мне тот самый рижский бальзам и снова выпить со мной на брудершафт? Как ты себя тогда поведешь? Откажешься? Или найдешь бальзам?

Она смотрела ему в глаза. Он улыбнулся. Молча поднялся и вышел на кухню. Через минуту вернулся. В руках у него была бутылка рижского бальзама и две рюмки. Он разлил бальзам в рюмки, взглянул на женщину. Она взяла одну рюмку. Он взял вторую.

– На брудершафт, – предложила Ирина.

Руки снова переплелись. Они выпили. Поставили рюмки на столик.

– Кажется, нам следует поцеловаться, – напомнила она.

Он наклонился. Поцелуй был долгим и продолжительным. Наконец, она с силой оттолкнула его от себя.

– Неужели мне нужно еще и раздеть тебя, чтобы ты наконец все понял? – спросила Ирина.

– Я боюсь, – признался он глядя ей в глаза.

– Что ты сказал?

– Боюсь, – повторил он, – меня пугает некая тождественность наших отношений с тобой. Такое ощущение, что я иду по следам Давида. Тождественность любви и ненависти.

– У него я не осталась, – чуть покраснела Ирина, – хотя он и предлагал. Раньше ты ничего не боялся.

– Раньше я не знал Давида.

– Тебе не кажется, что мы торгуемся? Я прошу тебя мне что-то дать, а ты отказываешься. Извини, – она попыталась подняться, но он схватил ее за руку. На этот раз поцелуй был коротким. Они начали раздеваться, помогая друг другу.

– Только не пытайся поднять меня на руки и отнести в спальню, – попросила она, когда одежда была сброшена, – мы уже не в том возрасте.

– В таком случае попробуем, – предложил он, поднимая ее на руки. Она только ахнула, успев обхватить его шею руками.

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. РЕАЛЬНОСТЬ

Ирина уехала в шестом часу утра. И он снова отправился в душ. Вспомнил, что он подумал сегодня вечером, когда она ему позвонила, и улыбнулся. Женщина и в сорок с лишним лет бывает прекрасной.

Он снова улыбнулся. Кажется, он начинает пересматривать свои взгляды, после того как ему самому исполнилось сорок. Хотя он где-то слышал, что сейчас сместились понятия возраста. До сорока пяти можно считать человека молодым, а до шестидесяти пяти достигшим зрелого возраста. Или это очевидный самообман? Нет. Им было гораздо интереснее и лучше сейчас, чем двадцать с лишним лет назад. Гораздо интереснее. Его возбуждал даже ее заинтересованный взгляд. Умной и все понимающей женщины. Они старались доставить друг другу удовольствие, тонко чувствуя состояние своего партнера. Гимн сорокалетним, подумал Дронго. Или все действительно поменялось.

А у Давида она не осталась, удовлетворенно подумал он. Наверное не потому, что он был ей физически неприятен. Она все еще не может простить ему историю с этой девицей. И свое неудачное замужество. И жизнь своей дочери, по существу выросшей без отца. Вот этого она никогда не сможет простить своему бывшему другу.