Тождественность любви и ненависти

– Я его не убивала, – жестко ответила Лиана, – я его любила. И с вами я не обязана разговаривать. Вы не следователь и не официальное лицо. Уходите. Я не буду с вами говорить.

– Хорошо. Тогда будете говорить с прокурором.

– Я ни в чем не виновата, – выкрикнула Лиана, – и я им все рассказала. И про его дочь, которая его ненавидела. И про ее мать. Пусть они все знают.

– Не сомневаюсь. Вы у нас правдолюб, – кивнул Дронго, – такой честный и порядочный. Вас нужно в кино снимать, в качестве главной героини.

– Не смейтесь, – воскликнула Лиана, – я больше не хочу с вами разговаривать. Убирайтесь.

– Не кричите, – попросил он, – до свидания.

Он повернулся и вышел. Она со стуком захлопнула дверь. Он подумал, что ему еще нужно будет найти охранника, который знает немного немецкий язык. Но это уже технические детали. Возможно, завтра он действительно расскажет Мужицкому о том, что здесь произошло. Завтра расскажет. Он спускался вниз, размышляя над услышанным.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ. ПОСЛЕДНИЙ

К четырем часам дня в апартаментах, которые занимал Давид Георгиевич Чхеидзе, должны были собраться все участники разыгравшейся здесь трагедии. Дронго позвонил Мужицкому и попросил его приехать в отель. Заместитель прокурора пробормотал что-то о презумпции невиновности, затем о собранных доказательствах и, наконец, объявил, что приедет. В половине четвертого заместитель прокурора появился в отеле. Через пять минут туда приехал Дронго. Он объяснил, что сегодня закончит расследование происшедшего. Мужицкий возразил, что все только начинается. Результаты вскрытия тела будут к пяти часам вечера.

– Мне они уже не нужны, – пояснил Дронго и заместитель прокурора только пожал плечами.

Они поднялись в апартаменты, где их ждали Лиана и Гюнтер. Со вчерашнего дня здесь произошли разительные перемены. Все вещи были аккуратно сложены, костюмы покойного снова убраны в шкафы и в чемоданы. Дронго улыбнулся, но не стал ничего комментировать. В четыре часа приехали Ирина и ее дочь. Обе вошли в апартаменты, держась за руки. И обе прошли к столу, далеко обходя ковер, словно опасаясь на него наступить. На Лиану они даже не смотрели. С Дронго не стали здороваться, только Ирина кивнула ему головой. Было заметно, как они волнуются. Молчание в ожидании Самойлова было почти невыносимым. Наконец в десять минут пятого появился Самойлов, который извинился за опоздание. Все с любопытством смотрели на Дронго, ожидая его объяснений. Мужицкий попросил подняться переводчика, молодого человека лет двадцать пяти, который должен был переводить все разговоры для Вебера. Переводчик сел рядом с Гюнтером, и тот невольно выпрямился, чувствуя себя очень значительным человеком. Сидевшая рядом Лиана явно нервничала, она все время теребила пальцы и покусывала губы.

– Давайте начнем, – предложил Мужицкий, – мы вас слушаем, господин Дронго.

– Спасибо. Благодарю вас всех за то, что приехали сюда, – поднялся со своего места Дронго, – а теперь я постараюсь рассказать вам, что здесь произошло за эти дни. И не только за эти дни.

– Дело в том, что для начала мы должны вернуться на двадцать пять лет назад, когда парень Давид Чхеидзе приехал в Москву поступать в престижный МВТУ. В него он тогда поступил в Тбилиси и сюда попал уже без экзаменов, на место, которое выделяли для республики. Но затем он поехал не в Тбилиси, а по направлению в Новосибирск, посчитав, что там будет гораздо интереснее и переспективнее. Студентам, получившим места от республик, разрешали выбирать место работы, если они хорошо учились. Именно тогда он познакомился с молодой дочерью известного ученого Ириной Дмитриевой. Они полюбили друг друга, – Дронго заметил, как нахмурилась Ирина и решил поправиться, – они нравились друг другу. И стали встречаться. Вскоре Ирина забеременела от Давида. Но ему ничего не сказала. К тому же он случайно допустил глупость, переспав с какой-то доступной девицей. И об этом сразу сообщили Ирине. Она не могла его простить. Он уехал в Новосибирск. Она вышла замуж за Викентия Миланича. Затем развелась с ним, уже родив к этому времени очаровательную девочку, которая находится рядом с нами, – он показал на Тамару.

– Вы еще скажите, что я прекрасный ребенок, – заметила Тамара, но мать ее одернула.

– Трудный ребенок, так будет точнее, – заметил Дронго, – но я продолжаю. Случившееся наложило отпечаток на судьбу Чхеидзе. Он вернулся в Москву уже в восемьдесят четвертом. Ему подсознательно казалось, что его отвергли именно из-за того, что он не имел никаких переспектив, был беден, потерял к тому времени отца.

– Какая глупость, – не выдержав, громко сказала Ирина.