Традиции & Авангард. №1 (20) 2024 г.

Придумал этот бизнес Артём. Ничего такого особенного тут городить и не пришлось. Схема простая как три рубля. Он заприметил чёрную железную дверь за кинотеатром «Россия». Или нет. Ему кто-то про неё сказал. Зевака (как мы) или провокатор из тех, что толпились тогда перед вывешенными за стеклом номерами газеты «Московские новости». И почему-то мы не подумали тогда, что там же, на Пухе, в одном из переходов между «Пушкинской», «Чеховской» и тогда ещё «Горьковской» (а то и на крыльце «Московских новостей»), ещё лучше будут покупать.

Как-то это было уж совсем – выйти и тут же продавать. Всё-таки совесть для бизнесмена – серьёзная помеха.

Купив на половину стипендии – остального хватало на льготный проездной и крупу-макароны – разрешённую горбачёвской перестройкой антисоветчину, везли недорогие, в мягкой обложке литшедевры на «Менделеевскую». Это нас в наших собственных глазах немного оправдывало. Иногда капитал тут же удваивался. Но чаще уходило два-три «Архипелага» да один «Иван Денисович». Остатки распродавались на следующих торговых сессиях.

Сами-то мы такое не читали. Я терзал номера «Юности» с «Чонкиным». Артём нашёл «Науку и религию» с Кастанедой; заинтересованно погружался в мистические опыты… Мы слушали тяжрок и психоделику. Нас тянуло к модному молодёжному чтиву.

Ни разу никто не шуганул нас там (вегетарианские времена), но всё равно торговали вдвоём: веселее и не так боязно. А потом, мы с Артёмом тогда учились в параллельных группах, жили в одной общаге.

Прошло очень много лет с тех пор. Уже совершенно другое здание да с иными внутренностями стоит там, где размещалась редакция «Московских новостей». Никто под этими окнами не приводит в качестве аргумента в споре пример из абсолютно идеальной западной демократии. Русский, бывший советский, человек успел очароваться Западом, разочароваться в Западе…

Давно раздаются призывы убрать из всех учебных программ десятилетиями триумфально шествовавшего Солжа, а также требования переименовать улицу его имени обратно – в Большую Коммунистическую. Кастанеду, мне кажется, забыли. Он писал слишком объёмные вещи, чтобы поколение айфона их читало.

В конце восьмидесятых много говорили о том, что «рынок всё поправит», о «честной конкуренции», все с энтузиазмом смотрели американское кино про лихих индивидуалистов, а очередь в свежесооружённый «Макдо», как говорят в Париже, только недавно перестала опоясывать Новопушкинский сквер и сосредоточилась у фасада заведения.

Артём продолжает придерживаться «молодёжного» стиля в одежде: джинсы, олимпийки.

– Ты тогда из Москвы уехал, – стремясь, кажется, втягивать выпирающий под принтом Black Sabbath живот, сетует он. – А я тут выживал: без прописки, без квартиры. Всё время фирмы эти почему-то закрывались. Не успеешь привыкнуть к какой-никакой стабильности – снова нужно что-то искать. Но, с другой стороны, жил надеждой. Я ж типа молодой – мне 23, 24, 25… И, кстати, фигура у меня была не то, что сейчас. Живот плоский, любую одежду мог носить. Сейчас это я ещё схуднул. Чуток жирок с живота ушёл, пресс подкачал – и теперь могу вспомнить, как это, без пуза, было. Жил впроголодь. Звенящая пустота в животе! Даже если деньги имелись – готовить, как правило, неохота…

Не удержавшись, спрашиваю:

– Но теперь у тебя всё в порядке, женат, дети. Ты, Артём, доволен своей жизнью?

– Доволен…

Слово зависло в окружающем шуме-гаме.

После затянувшейся паузы Артём продолжает:

– На Плющихе, помню…

– Где три тополя? – мне хочется уйти в шутливый тон.

Артём отмахивается: а-а-а, прекрати!

– Даже кровати у меня не было. Спал на постеленном прямо на полу матрасе. Однажды вижу: из подъезда дома напротив какие-то вещи выносят. Освобождали квартиру; может, кто умер. Родственники наводили порядок. Как это у нас бывает… Барахло какое-то выбрасывают. Что-то из мебели выносят… Времена такие были, что люди даже не потрудились свой мусор на помойку отнести. Свалили во дворе.

– До лучших времён?

Артём не реагирует.