Традиции & авангард. Выпуск № 1

В глубине парка – могила закопанных живьём шахтёров: ступеньки, постамент, чаша с барельефом, на котором столько серебристой краски от весенних подновлений, что фигур и сцен не разглядеть. На табличке 31 имя, но людей там погибло больше: верхний слой стоял с вытянутыми шеями – это те, кто задохнулся, а были ещё убитые раньше и те, кто был связан колючей проволокой, упал на дно и больше не смог подняться. Знаменитая деталь из романа «Молодая гвардия» – казненная женщина с младенцем – оказывается выдумкой автора. Нет, женщину казнили, а вот младенцу в ту пору было года два и после ареста и казни матери он жил у её родителей. Геннадий Саранча. Всю эту информацию я узнаю утром в музее. Пока что меня пробирает дрожь востор га и усталости. Из парка идём мимо школы имени А. М. Горького, где училась часть молодогвардейцев. Двухэтажное здание стоит углом, напротив музея, по другую сторону площади. А через дорогу от него трест «Краснодонуголь», он чуть выше. В него Серёжка Тюленин с чердака школы кидал гранаты. Меряю глазом расстояние: далеко. Но военная подготовка у школьников той поры была превосходная, возможно, про гранаты – это и правда. А где-то неподалёку домик Кошевых. Городок мал, наверное, мирной весной он уютен и красив, но сейчас осень, темень и война.

Дома едва не засыпаю в тарелке с жареной картошкой. Нет сил даже на то, чтобы поесть.

Утром за мной заходит представитель литературного мира Александр Иванович, недавно пострадавший от бампера иномарки, и ведёт на экскурсию по городу.

– Вот тут что-то было, только не помню, что именно. И там что-то произошло, только не помню, что именно, – рассказывает он мне.

– Да, – отвечаю. – Вы прирождённый экскурсовод!

Он не обижается. Лёгкий характер. Кажется, он даже на иномарку не держит зла. Заходим во двор школы (тут даже забора нет), рассматриваем старую кладку, которая с фасада замазана белой краской. Навстречу идёт женщина в фартуке, спрашивает, зачем мы тут ходим. Отвечаем: писатели. Потом из дверей выходит ещё одна и задаёт тот же вопрос. Внимательно следит за каждым нашим действием. В окне кругло висит лицо третьей. Война учит подозрительности. Враг не пройдёт.

На площади митинг, мы встречаем казаков, что квартируют в клубе имени Горького, том самом, где была штаб-квартира организации, договариваемся приехать днём. Тяжеловесы-казаки легкомысленнее сотрудниц школы. Наверное, потому что вооружены, а я трогательно и беззлобно замотана в шарф.

В музее тоже наши люди: экскурсовод, которая ведёт меня по залам, пишет стихи. И ныне покойный директор Никитенко писал стихи. Меня перехватывает другой экскурсовод специально, чтобы прочитать вслух его поэму «Главное – выстоять» возле картины «Казнь молодогвардейцев». Я смотрю на снег, на босые ноги, на рваную одежду и раны ребят, а в уши мне летит: «Мальчики! Мальчики!», и глаза щиплет, и носового платка, как обычно, нет.

– Невероятный был человек! Понимающий и простой. Тот случай, когда звания и регалии никак не отразились на характере.

Жаль, что я его не застала – умер всего два года назад. Не оправился после инсульта. Теперь на стене музея его мемориальная табличка.

– Раньше у нас было много документов, а теперь сделали более наглядной экспозицию.

Воспроизведена обстановка квартиры Третьякевичей и Арутюнянцев, над головой тянется копия арки Колхозного рынка, изображён поджог биржи. Майки, платья, обувь ребят и девчат, их личные вещи. Фотографии, дневники. Знаменитый огурец, выращенный в бутылке.

– Листовки. Это мы сейчас понимаем, что такое информация, когда три месяца без электричества посидели: ни телефонов, ни Интернета. Что происходит – никто не знает. И тогда так же было. Многие верили немецкой информации, что Москва взята, соглашались сотрудничать. И вдруг – эти листовки! Недавно воссоздавали с ребятами ту обстановку, записывали сводку. В темноте, в духоте. Диктор говорит быстро. Не сразу сообразили записывать по фразе.

– А чьи дома ещё сохранились?

– Мошкова… Попова… Дом Почепцова тоже стоит, но в ужасном состоянии. Почти разрушен. Там никто не живёт. Вы если поедете в клуб Горького, попросите, чтобы дальнюю комнату открыли: там окно, из которого некоторые ребята убегали, когда арестовали Мошкова и Третьякевича. Эти уже не успели. Сейчас там, конечно, решётка.

Смутно припоминаю, что, кажется, Серёжке Тюленину удалось удрать из клуба в тот чёрный день первого января.

Здание тюрьмы не сохранилось, на её месте была построена почта, ныне лишённая даже мемориальной доски, железная арка над Колхозным рынком, на которой был повешен предатель Фомин, тоже исчезла.

Домик Кошевого украшен двумя мемориальными досками, но внутри уже давно работает контора то ли по правам детей, то ли по их защите. Калитка открыта, внутри по периметру растут кусты, слива догнивает под деревом, лежит деревянная крышка на колодце для слива воды. Напротив частного сектора – строй девятиэтажек.

– Что вам здесь надо? – скучно спрашивает работница конторы.

– Мы писатели, – привычно отвечаем.