– Позор! – заявил отец.
– Позор! – повторил Эльдар.
Брат и отец были похожи между собой: чернобровые, глазастые, с грубыми горскими чертами лица и жесткими густыми волосами. От тяжелой работы их руки огрубели, стали сильными, а Насух с худенькими ножками и ручонками как спички выглядел как блеклая тень.
От стыда за себя и жалости к Тате Насух залился слезами.
– Он точно мой брат? – спросил Эльдар. – Смотри, как чудит!
Отец, которого Насух побаивался, схватил курицу и мгновенно отсек ей голову. Голова Таты упала прямо под ноги Насуха. Увидев это, мальчик вскрикнул и отвернулся. Его затошнило. И словно этого было мало, как только отец положил тушку курицы на землю, она вскочила и забегала по двору.
– Шайтан! Шайтан! – закричал старший брат, отпрянув.
– Недолго ей мельтешить, – заявил отец. – Через пару минут упадет.
Насух продолжал рыдать, ему показалось, что раз курица Тата не хочет умирать, ее можно спасти.
– Давайте приделаем ей голову обратно, – сквозь слезы просил он.
– Вот дурачок! – Отец сплюнул. – И мать его была дурочкой, да простит ее Аллах и примет душу. Тоже всегда жалела животных.
– Аминь, – ответил Эльдар, стоя на куриной плахе двумя ногами.
Тата без головы побегала несколько минут и упала. Затихла. В это время от колодца пришла бабушка Ула, сгибаясь под тяжестью ведер.
– Что делаете? – спросила она и, строго посмотрев на сына и внуков, покачала головой: – Зачем Тату зарубили?!
– Бабушка, она не хотела умирать, – сказал Насух.
– А кто же хочет? Ладно, несите курицу, будет обед, – ответила Ула.
Маму Насух не помнил. Но иногда во сне к нему приходила молодая женщина с черными косами и лучистым взглядом. Она была одета в широкое платье-рубаху из шелка, украшенное позументом. Платье было цвета реки в светлый безоблачный день. Наряд дополнял нежный платок, расшитый золотой нитью.
– Меня зовут Афият, – приветливо улыбалась женщина.
И Насух догадался, что это мама. Афият брала его на руки и пела песню, в которой были всегда одни и те же слова на родном языке. Голос мамы звучал мелодично и приятно. Насух понимал, что она поет о дальних землях и других людях, живущих по иным законам, о которых в их строгом мусульманском селе никогда не узнают. Еще мама пела о том, что не даст его в обиду и придет в самый трудный час, чтобы биться со смертью, если та захочет забрать ее мальчика.
После этих снов Насух просыпался, чувствуя себя счастливым. Он помогал Уле складывать на зиму дрова, следил за печью, выложенной из кирпичей прямо в доме, и поддерживал огонь.
В следующий приезд отец привез продукты, которых не было на вершине горы. Он достал лекарства для Улы, хворающей, после того как подвернула ногу.
– Ты уже взрослый, – сказал отец Насуху, лежа на софе. – Скоро я заберу тебя в город. Будешь нам помогать. Научишься строить.
– Мы изучаем буквы. – Насух показал старенький букварь. – Я пойду в школу?
– Пойдешь, – пообещал отец.
От отца пахло вином, и Насух вдыхал этот запах, чарующий и запретный, который не должны были учуять соседи, иначе бы они стали сплетничать и позорить семью.
– Где мама? – спросил Насух.
Отец резко привстал, и глаза его сверкнули.
– Иди отсюда, – сказал он сыну. Насух, вжав голову в плечи, ждал. Но отец еще раз повторил: – Убирайся!
Слово отца – закон. Насух на цыпочках выбрался в коридор, оттуда во двор и, выглянув за ворота, увидел Улу у пропасти. Она сидела и смотрела на долину, где пастух пас стада овец, объезжая их на коне. За пастухом бежал верный пес, едва различимый с высоты.
– Бабушка, – сказал Насух, подойдя к Уле, – где мама?
Ула вздохнула и посадила внука рядом с собой:
– Когда ты был зернышком и сидел в животе у мамы, пришлось сделать выбор. Выбирать всегда нелегко. Хочешь ты рис или шашлык? Хинкал или кюрзе? Доктор сказал, нельзя, чтобы жили двое. Или мать, или дитя. Отец сделал выбор.
– А как же мама?
– У тебя есть я. Чем плохо? Иди сюда, мой внучек любимый! – Бабушка его обняла.
От ее слов на душе стало спокойно.
Ровесников в округе не было. Село состояло из одной-единственной улочки в десять дворов. Старшие мальчики любили драться на палках и гоняли Насуха. Поэтому когда старая Ула сказала: «Пора собираться!» – от радости он даже затянул песню. Это была старая аварская песня, в которой говорилось о жизни, полной невзгод, и о том, что вера в Бога спасает человека.
В Бога Насух верил с самого детства, но путался в местных традициях. Отец говорил, что они мусульмане, а Ула молилась иконам, стоявшим в изголовье ее кровати. Подрастая, Насух понял, что в их семье все смешалось и перепуталось еще до его рождения.