Традиции свободы и собственности в России

Как бы то ни было, основная часть общества восприняла Манифест 17 октября как победу всей страны, победу без проигравших и была готова закрыть глаза на недостатки акта. Было очевидно, что он знаменует собой закат абсолютизма, начало эпохи легальной политической и парламентской деятельности. Не меньшей очевидностью было то, что за первым шагом обязательно последуют другие. Многие восприняли день 17 октября в качестве судьбоносной даты, которой уготовано поделить историю России на время до Манифеста и после Манифеста. Не зря одной из главных российских политических партий стал (хоть и не сразу) «Союз 17 октября». Манифест открыл путь к консолидации всех здоровых сил России и обеспечил их победу на опаснейшем историческом этапе 1905-1907 годов. В конечном счете, именно он удержал тогда страну на краю пропасти. Разумная Россия превозмогла неразумную, маргинальную, бесноватую.

За день до обнародования Манифеста царь пишет петербургскому генерал-губернатору Дмитрию Трепову: «Да, России даруется конституция. Немного нас было, которые боролись против нее. Но поддержки в этой борьбе ниоткуда не пришло, всякий день от нас отворачивалось все большее количество людей и в конце концов случилось неизбежное! Тем не менее, по совести, я предпочитаю даровать все сразу, нежели быть вынужденным в ближайшем будущем уступать по мелочам и все-таки прийти к тому же».

В ближайшие же дни была объявлена частичная амнистия политическим заключенным, преобразовано правительство и создан Совет министров. Вскоре была отменена цензура, и без того очень слабая, утвержден новый избирательный закон, одна за другой регистрировались политические партии (фактически уже существовавшие). Всего четыре месяца спустя стало возможным проведение первых всероссийских выборов в первую Государственную Думу.

Строго говоря, конституцию Россия получила только через полгода, накануне открытия первого заседания только что избранной Государственной Думы. 23 апреля 1906 года Николай II утвердил Свод Основных (т.е. неизменяемых) государственных законов Российской империи. Конституция не была названа Конституцией по двум причинам: царь вообще не любил заемные слова, но главное — он не хотел слишком явно показать, что уступил давлению конституционалистов. Это не обмануло крайне правых, документ вызвал у них оторопь. С резкой критикой «Основных законов» выступил авторитетный монархический публицист, в прошлом народоволец, Лев Тихомиров (в наши дни, что удивительно, вновь популярный). В срочно написанной работе «О недостатках Конституции 1906 года» он доказывал ее губительность для монархии. С особенной настойчивостью он убеждал, что Государственная Дума должна быть не более чем совещательной палатой.

Изменять «Основные законы» Дума могла только по инициативе самого императора. Все принимаемые Думой законы подлежали его утверждению. Ему же подчинялась исполнительная власть империи. Именно от императора, а не от Думы зависело правительство. Он назначал министров, руководил внешней политикой, ему подчинялись вооруженные силы, он объявлял войну, заключал мир, мог вводить в любой местности военное или чрезвычайное положение. «Основные законы» содержали специальный параграф 87, который разрешал царю в перерывах между сессиями Думы издавать новые законы только от своего имени. В дальнейшем Николай II использовал этот параграф для того, чтобы вводить законы, которые Дума наверняка завернула бы.

Тем не менее, это был громадный шаг вперед. Другие монархии переходили к конституционному строю куда более мелкими шажками. Царь, еще вчера самодержавный, вдруг оказывался связан регламентациями и ограничениями. Осуществлять свою власть он был обязан отныне «в единении с Государственным Советом и Государственною Думою», он уже не распоряжался бюджетом, не мог самолично принять по-настоящему важный закон (параграф 87 был предусмотрен в норме для случаев, не терпящих отлагательства).

Большевистская версия истории, согласно которой Россия жила вплоть до 1917 года под «царским самодержавием», исключала возможность даже обсуждать вопрос о том, какой же строй установился в России в 1906 году — уж не конституционная ли, чего доброго, монархия? Историкам советского разлива было тем проще, что само российское общество как-то проглядело главное политическое событие 1906 года. В вихре событий оно вообще едва заметило «Основные законы»15. Александр Блок почтил их таким упоминанием: «Ты будешь доволен собой и женой,/ Своей конституцией куцей,/ А вот у поэта всемирный запой,/ И мало ему конституций».