Традиции свободы и собственности в России

Возможно, политическая теория выведет когда-нибудь правило, согласно которому в больших и сложных странах, переживших длительный период несвободы и общенациональный стресс (война, резкий экономический кризис, обрыв привычного образа жизни), «доминантные» партии — необходимый элемент утверждения стабильности. Постепенно в их тени подрастают другие партии, сами же они со временем приедаются электорату и их победа на выборах перестает быть гарантированной.

(В неспокойные времена избиратели инстинктивно консолидируются вокруг самой сильной, по их ощущению, партии. В кризисном 1968 году голлисты во Франции получили на выборах 300 мандатов из 483 — пропорция близкая нынешней «единоросской». Сходные цифры имели либерал-демократы в Японии: 296 из 467. И никто не утверждал, что французская или японская демократия под угрозой. Да и в Германии было такое, что ХДС-ХСС доставалось 270 мест из 497 — заметно больше половины мест в Бундестаге.)

Яркий пример слома «доминантной» модели явила стомиллионная Мексика. Институционно-революционная партия правила здесь (под разными названиями) после кровавой гражданской войны 1910-17 годов и длившегося до 40-х годов периода анархии, хаоса и разрухи почти монопольно. Конечно, не так монопольно, как КПСС: в Мексике не были запрещены другие политические партии, но о своем президенте они даже не мечтали. ИРП была не политической, а государственной партией с вышколенным аппаратом на всех уровнях. Выдвинутый из руководства ИРП кандидат в президенты автоматически становился главой государства. Но даже за формальную демократию приходится платить проведением регулярных выборов. Для КПСС это было (как ей казалось) не опасно — конкурентов на выборах она не имела. А в Мексике конкуренты все-таки были, причем уже с середины 80-х кандидаты от оппозиции начинают завоевывать важные позиции на местных выборах. Партии-гегемону был брошен вызов, и в августе 2000 года президентом впервые стал кандидат от оппозиции, Национальной партии действия (НПД), Висенте Фокс. Следующим президентом в июле 2006 года избран Фелипе Кальдерон, и опять от НПД. Вторым на этих выборах, с крайне малым отрывом, был кандидат от Партии демократической революции, а кандидат от еще недавно всемогущей ИРП занял третье место, ощутимо отстав.

Можно вспомнить также, как утратила монополию на власть партия Индийский национальный конгресс, практически безраздельно правившая Индией в 1947-1977 годах и (уже не так безраздельно) в 1980-89. В нынешнем составе индийского парламента ИНК довольствуется 145 местами из 545.

Шаги к большему плюрализму делает даже, страшно произнести, Англия. В этой стране после 1922 года фактически сошли со сцены «виги» (Либеральная партия) и утвердилась двухпартийная (консерваторы и лейбористы) система, при которой «победитель получает всё». Однако наследники «вигов» в последние годы движутся к тому, чтобы стать полновесной третьей партией. А там, кто знает, не возродится ли в Англии практика коалиций? Появление третьей партии нельзя исключить даже в США. Демократия нигде не стоит на месте.

На стыке XX и XXI веков общемировым правилом стали «кадровые» партии и партии «ad hoc» — «для [данного] случая», а массовые — исключением, что объясняется атомизацией постиндустриального общества, ростом индивидуализма, особой ролью СМИ и Интернета. Обличителям «Единой России», утверждающим, что она «создана из ничего», что у нее нет идеологии и т.д., полезно будет узнать, что итальянская партия «Вперед, Италия» неизмеримо более внеидеологична. Сильвио Берлускони создал ее в течение нескольких недель на базе клубов болельщиков футбольной команды «Милан», вслед за чем новенькая партия победила на парламентских выборах 1994 года.

Вообще довольно забавно слышать утверждения о «провале» и даже «окончательном крахе» многопартийности и демократии вообще в России. В связи с переходом на партийно-пропорциональную систему выборов депутатов Государственной Думы заголовки в европейских газетах (толковые, как всегда) сообщали, что «царь Путин убил русскую демократию». Отечественная оппозиция высказывались не менее резко, хотя реформа должна была бы ее радовать. Поясню с помощью цифр, почему.

Нынешняя Дума избрана в декабре 2003 года, в выборах приняли участие 23 партии, явка составила 56%. В одномандатных округах число претендентов на одно депутатское место равнялось в среднем 8,5, а в одном округе достигло 23. Несмотря на такой плюрализм, одномандатные округа при смешанной системе выборов были очень удобны именно партии большинства: из 222 депутатов, избранных в одномандатных округах, 184 входят во фракцию «Единой России». А ведь в общей сложности эта партия получила заметно менее половины (37,6%) поданных голосов. Если бы уже в декабре 2003 года выборы происходили по новой схеме, «Единая Россия» имела бы (это давно подсчитано77, но каждый может пересчитать самостоятельно) 239 депутатских мандатов вместо 305. То есть, реформа невыгодна как раз «Единой России».