Традиция, трансгрессия, компромисс

Во время таких служб, по окончании молитвенных правил, каждая женщина читает вслух имена из каждой записной книжки, начиная со своей семьи, а потом переходя к именам родственников, соседей и друзей, которых нет на службе. Не важно, кто читает: когда мы пришли на службу, нам тоже вручили книжки, чтобы мы вслух читали имена. Также не важно, каким образом имена произносятся – громко или тихо, медленно или быстро. Никто не плакал, чтение не предполагало эмоциональности. Все читали одновременно, поэтому в помещении стоял непрерывный гул голосов. Имена (записанные по святцам) назывались в винительном падеже, каждая группа имен предварялась молитвой, в которой Бога просят дать усопшим мир и покой, и завершалась молитвой о прощении грехов, вольных и невольных, об избавлении от адских мук и о даровании Царствия небесного: «Упокой, Господи, души усопших раб Твоих…»

По местной традиции в один из этих трех дней в году можно было поминать самоубийц и утопленников; они считаются «нечистыми покойниками», но в один из дней для них делается исключение. Дети, умершие до крещения, или некрещеные взрослые (а таких было много из-за того, что советские власти преследовали тех, кто крестился и посещал храмы) представляют собой другой случай; родители должны читать особые молитвы за младенцев, взрослые же сами отвечают за свое крещение, поэтому их поминать запрещается[134]. Как рассказала нам Анастасия Валентиновна В. (1942 года рождения), если человек не был крещен, значит, у него нет имени и он «не существует» в нашем мире.

Истории Анастасии Валентиновны об ее отношении к подобным практикам и запретам много поведали нам о моральных установках старших деревенских женщин. Для многих из них, как показывают интервью, соблюдение православного канона было не так важно, как выражение сопереживания; их нравственность определялась не институтом, а человеческими отношениями (см. [Zigon 2008: 108]). Анастасия Валентиновна предпочитала нарушить церковные законы, нежели игнорировать чьи-то страдания. По православному канону самоубийство является смертным грехом, и поминать самоубийцу тоже считается грехом, но Анастасия Валентиновна делала это. У ее соседки было больное сердце и диабет, она не могла лежать, а могла только сидеть. Ей некому было помогать, а семья «сбросила ее, как говно с лопаты». Старший сын стал алкоголиком, младший – ушел от своей жены. Анастасия Валентиновна ухаживала за этой женщиной в последний год ее жизни. Однажды та сказала ей, что устала от такой жизни и повесится после того, как повидает детей. Она была очень верующей и понимала, какой грех она собиралась совершить, но ее последней просьбой было похоронить ее по-христиански. Анастасия Валентиновна подчеркивала, что «у нее не было другого выбора», кроме как совершить самоубийство; страдания довели. Поэтому Анастасия Валентиновна сделала все, чтобы выполнить последнюю волю соседки, и ту похоронили на кладбище – что запрещено законами православной церкви, по которым только те, кто покончил с собой из-за психической патологии, могут быть похоронены по церковному обряду [Степаненко 2006].

Сон, который позднее приснился Анастасии Валентиновне, подтвердил ей правильность ее поступка: ей приснилось, что она идет вдоль реки и видит ту женщину, которая что-то весело стирает. Когда женщина замечает Анастасию Валентиновну, она говорит ей: «Господь спасет тебя за это». Анастасию Валентиновну этот сон поразил, она продолжила поминать соседку и на девятый, и на сороковой день после смерти, раздавая «потайные милостыни», или «милостыньки» – тайные дары (практика, о которой мы расскажем ниже). То есть несмотря на однозначный религиозный запрет, Анастасия Валентиновна прислушалась к голосу своего сердца, который говорил, что страдания оправдывают самоубийство, а также к сигналу из иного мира, который подтверждал правильность ее действий. В моральном пространстве Анастасии и других женщин жалость и сострадание создают основу для эмоционально нагруженных связей, которые соединяют всех: и кровных (род), и чужих. Иной мир, утверждая свое присутствие через сны, являет собой наивысшую инстанцию, он выше любых земных институтов (включая Церковь).