Траектория

— А-а-а...— тянет дед и споро отвечает: — От чё не знаю, то не скажу,— морщит лоб и, понизив голос, доверительно сообщает; — Но, чую я, не без того. Иной раз в разговоре такое словцо выскочит, каким только там и научишься.

— Как выглядит Репкин? — вмешиваюсь я.

Дед осторожно косится в мою сторону.

— Молодой, пятидесяти не будет, а может, шестидесяти... С меня ростом, только покряжистей.

— А второй? — подхватывает Черный.

— Илюха-то? Мордоворот. Щоферюга он.

— Как вы сказали, его зовут? — переспрашиваю я.

Дед озадаченно выпячивает губу:

— Илюха да Илюха…

— А третий? — задает вопрос Павел.

Старик снова втягивает голову в плечи и часто-часто моргает, пожевывая губу беззубыми деснами.

— Что замолчал? — не повышая голоса, спрашивает Павел.

— Говорить страшно... Видал а его, кажись, нынче зимой... Тут, недалече,— старик тычет большим пальцем в сторону трамвайных путей, виднеющихся в мутном окне. — Только уразуметь никак не могу... Если его Репкин того… Или спутал а спьяну?

— Ты не перескакивай, рассказывай по порядку: как они пришли, чем занимались.

— Пришли они, зцачица, я им стаканы предоставил. Редиска, лучок у меня были, хлеба немного в шкапчике. Давай они выпивать. Илюха-то почти не пил, вздыхал все. Все больше деревенский этот наваливался. Мужик он здоровый, че ему эта литра? А Репкин ему все подливал. Потом гляжу, мужик скопытился, прямо за столом и задремал. Тут Репкин Илюху в бок в толкает: дескать, пора тебе домой. Поднялся Илюха, шатается. Репкин его под руку сгреб и повел. А мне сказал: вернется скоро, вроде ночевать будет. Вышли они, я на койку прилег и отрубился. Тоже ведь с ними малость тяпнул. Много ли мне, старому, надо? Сплю. Вдруг среди ночи чегой-то жутко так стало на душе, аж проснулся... А Репкин ентот,— дед Кондрат ежится, — с топориком над мужиком тем стоит... Топорик ладный такой у меня был, туристский, мне его один паря подарил… Так и пропал топорик... Кады Репкин обухом мужика по темечку тюкнул, я чуть с кровати не свалился. Глаза закрыл, а сам маракую: ежели он и меня потом?! Страшно так стало. Пошевелиться боюсь, но глаз один, не удержался, приоткрыл, А Репкин ко мне. Тут я совсем чуть из ума не вышел. Старый, а все едино, вот такую лютую смерть принимать боязно. Снова глаза зажмурил, дышать перестал, как та лиса. Уж и с жизнью попрощался. А Репкин подошел, стрит надо мной, сопит. Проверяет, стало быть, сплю ли, не видал ли чего. А я еще эдак развалился и захрапел,— дед Кондрат прикрывает глаза и перекашивает рот, наглядно демонстрируя, как это он сделал.— Откуда только хитрость взялась… Правильно говорят, жить захочешь — всех обскочишь... Постоял он, значица, надо мной, слышу — отходит. Снова я глаз приоткрыл. Репкин мужика того, как куль с крупой, ухватил, навалил на плечи и — ходу. Как только в двери пролезли?.. Утром очухался, надо же, думаю, какая страхота во сне привидеться может. Глянул в угол, где топорик стоял, а его нету… И Репкина нету, и мужика того след простыл... Хотел было куда следоват сообщить, но храбрости не набрался. Как подумал, скажут мне: «Топор чей, а?! Твой? Ну и ответ держи». Или спросят, почто Репкина за руку не схватил? Или, думаю, дружки Репкины нагрянут да, как петуху, голову и отрубит.

— За недонесение о совершенном преступления тоже ответственность предусмотрена, — сухо информирует оперативный уполномоченный.

Дед Кондрат трусливо моргает.

— Слыхал… Hо не думаю, чтоб шибко посадил ... Старость зачтут. Зато живой буду,

— Вы-то живой...— сдерживая брезгливость, говорю я.

— Ага, — благодушно кивает Лобач, но, осмыслив мой тон, становится похожим на поджавшую хвост собаку.

29.

Старинное, красного кирпича, здание с башенками вырастает перед нами сразу, едва мы выходим из-за угла на улицу Пушкина.

— Лариса Михайловна, может, позвоним в информационный центр? — предлагает Павел, кивая в сторону вывески, сообщающей, что в этом здании размещается военный комиссариат.

За стеклянной перегородкой прапорщик с повязкой дежурного на рукаве. Павел прикладывает к стеклу служебное удостоверение и просит разрешения воспользоваться телефоном.

— Девушка, это Черный из городского управления внутренних дел,— набрав номер, говорит он.— Мне бы справочку... Пароль?... Хризантема... Репкин Иван, между сорока и шестьюдесятью...

На другом конце провода, видимо, сомневаются в успехе — слишком скудны данные, Паша Черный, косясь на меня, виновато объясняет, что, к сожалению, ничем другим не располагает. Ждет ответа с прижатой к уху трубкой, а я, сидя у батареи, гляжу на его непривычно задумчивое лицо.

— Нет такого? — хмурится Павел.— Может, созвучная фамилия?.. Приехать? — Что-то вспомнив, он добавляет: — Девушка, а Надя далеко?.. Вышла-а...

Поблагодарив прапорщика, выходим на улицу...

Надя из информационного центра — брюнетка с тонкой, как у меня, талией и остреньким носиком. Она восторженно встречает Черного.

— Паша! Ты что-то к нам редко заходишь?! Только по телефону твой голос и слышу.

— Сегодня утром забегал,— улыбается Павел.