Траектория чуда

Тут совершенно необходимо буквально сказать буквально пару слов о моей тетке Эльмире, хотя, несомненно, ее фигура заслуживает куда более подробного описания, чем возможно сделать на страницах этой книги. Возможно даже, что кто-нибудь когда-нибудь вообще напишет про нее отдельную книгу, потому что Эльмира Всеволодовна Чайковская, в девичестве Неказуева, старшая сестра моего покойного бати, царствие ему небесное, безусловно, личность в высшей степени неординарная, а жизнь прожила, мягко сказать, небезынтересную. В 47-м, когда забрали ее отца, моего деда Всеволода Владимировича, она, тогда пятнадцатилетняя девчонка, осталась одна с семилетним братом на руках. Правда, нашлась очень дальняя родня матери, приютили, но и только. Люди рисковали уже тем, что взяли детей репрессированного к себе, а не отдали в детдом, как предлагали представители компетентных во всех вопросах органов. Так что, как говорится, и на том спасибо. Жили родственники тесно и бедно. Вопрос, как прокормить и во что одеть себя и брата, Эльмира была вынуждена решать сама. Маленький Аркаша как раз пошел в первый класс, а она закончила восьмилетку. Эльмира мечтала учиться дальше, и через два года поступать в МГУ на инъяз, потому, что с самого детства мечтала в оригинале прочитать своего любимого Дон Кихота. Но она оставила школу, пошла работать и только в двадцать лет поступила на заочное отделение. Все годы, пока младший брат не окончил школу и не стал зарабатывать сам, Эльмира впахивала сначала на Парижской коммуне, потом на Красном Октябре, а по вечерам штудировала иностранные языки, русскую и зарубежную литературу, а также работы классиков марксизма-ленинизма, без чего о вузовском дипломе в те годы нельзя было и мечтать. Последнее давалось ей тяжелее всего. Потом она шутила, что имя ей дали не со смыслом, а с «антисмыслом».

Дело в том, что ее отец Всеволод Владимирович Неазуев к моменту рождения дочери, был совершенно убежденным марксистом-ленинцем, активным комсомольцем и кандидатом в члены ВКП(б). Поэтому для первенца, а это должен был быть, по его мнению, обязательно сын — наследник, отец придумал имечко не из святцев. Вполне в духе той эпохи коллективизации и индустриализации одной шестнадцатой части планеты он решил назвать сына Элмиром. Первая буква в имени означала — Энгельс, вторая — Ленин, третья, как вы, должно быть, уже догадались, Маркс. Вдобавок еще и мир во всем мире. Ничего себе, конечно, имечко, но все лучше, чем сплошь и рядом рождавшиеся тогда Вилены, Вилоры, Марлены и даже Трактора. Кстати, его супруга — моя бабка Екатерина, видимо, не была такой фанатичной комсомолкой и сына хотела назвать каким-нибудь более человеческим именем — ну, хотя бы Аркадием, в честь суперпопулярного тогда Аркадия Гайдара, но деду удалось жену убедить. Да вот незадача, родилась дочь. Бабка моя, должно быть, облегченно вздохнула, но идея настолько крепко сидела в голове молодого большевика, что отказаться от нее он не мог. Любые паллиативы назвать дочь в честь Розы Люксембург или Надежды Крупской были отвергнуты. Добавив в середине имени мягкий знак для благозвучности, родитель обозвал-таки дочь в соответствии со своими идеалами. Так девочка стала Эльмирой.

Антисмысл же, заключенный в имени, состоял в том, что после ареста и расстрела отца вера девочки в светлые идеалы коммунизма сильно пошатнулась. Правда, несмотря на это, она с блеском сдала выпускные экзамены, в том числе и по истории партии. К моменту окончания МГУ ей было двадцать пять. Уже несколько лет, как не было в живых отца всех народов. Свободное владение испанским и английским вдобавок к университетскому диплому и снятие всяких ограничений из-за страшного раньше клейма "член семьи врага народа" в итоге привело Эльмиру Неказуеву в штат переводчиков Министерства иностранных дел. Перед девушкой открывались широкие перспективы.

Они и наступили. После прихода к власти на Кубе прокоммунистически настроенных бородачей, Эльмира в составе многочисленного контингента советских специалистов оказалась на Острове Свободы. Несмотря на молодость, она быстро стала одной из главных переводчиц в частом общении нашего представителя, а потом и посла, с верхушкой кастровского руководства. Говорят, второй человек после Фиделя — Рауль Кастро, признавал только ее перевод. Скоро ее повысили, она стала главным нашим представителем по культурным связям с Кубой. Все очень напоминало начало блестящей карьеры. Надо было только вступить в партию.