Траектория страсти

Юлечка не была юной девочкой. Разница в возрасте с Виталием составляла лет десять-двенадцать. Какова она? Это знал лишь Создатель. Глазами Виталия Григорьевича, в очень субъективной интерпретации она вдруг предстала не просто человеком и женщиной, но явлением стихии, притягающим берегом где-то среди островов Полинезии. Это видение оказалось, словно подсмотрено через узкую щель приоткрытой на миг двери. Чужое. Недозволенное. Но, ах!..

Юлечка проплыла по лестнице абсолютно воздушно, будучи в самом деле телесно щедра. Рыжие кудри своей откровенной звучностью выявляли, нет, напоказ выставляли зефирную кожу, которую озорно веселили веснушки, игриво раскинувшиеся, как украдкой взмечталось Виталию, по всему телу. Легкое, знаменами трепещущее вокруг сокрываемых линий платье, ввергало в поэзию, которая незаметно мутировала, становясь фантазиями весьма плотскими, и, если бы Виталий Григорьевич не гнал их покуда, краснея наедине с собой, эти грезы могли расцвести, раскалиться и ввергнуть в неистовство.

Поднявшись домой и зайдя в ванную, чтобы вымыть руки, Виталий взглянул в зеркало и отвел взгляд. Однако, устыдившись испуга и слабодушия, опять посмотрел себе прямо в глаза. Наедине. В самую глубину.

«Мне не так уж и много лет. Я мужественный. Я силен и решителен. Я не могу не нравиться. А уютная жизнь – да и что ж? Разве она пошатнется? Да и сколько людей… Неужели это – испытание? Вот бред!» – Виталий провел ладонью ото лба до шеи. Возникла неловкая пауза.

«О чем это я? А, может быть, это и есть «золотой ключик»? И дверь в параллельные миры…»

На кухне тарелки и вилки звонили к обеду.

Обожаемая Виталием курочка хвасталась чесноком, а огурчики звонко хрустели, да и пиво пузырчатое в запотевшем бокале должно бы было влечь задорными микроскопическими аплодисментами. Но пережитое наедине с собой еще мутным шлейфом тянулось из ванной, рассаживалось по углам, витало вокруг головы.

– Как дела на работе, – жена разместилась напротив, локтями ступив на стол.

– Как обычно. Нормально все, – муж уголками рта обозначил улыбку, – Дети не звонили?

– Звонили. Ничего примечательного.

– Ага, – Виталий старался смотреть в тарелку. Еда заполняла желудок, не радуя душу.

Видимо, желая подтвердить, что все, как обычно, Виталий нарочито беспечно бросил взгляд в окно, по сторонам, на потолок. Ему не помогло.

«Румяное облако…» – мысли были в другом измерении.

– Надо бы к маме съездить, – жена отошла от стола.

У мужа в мозгу разукрасились солнцем лесные поляны. Птичье безумство доводило до беспричинного ликования. Мрак пахнущей мхами чащи манил, но рябь бликов на пляшущих листьях рушила архитектуру мира. И тело наполнялось счастьем. Спина распрямлялась, руки тянулись, суля превратиться в крылья. И лес наполняла Она. Она невесомо ступала по краю поляны…

– Два месяца уже, как дверца болтается. Того гляди, отвалится…

Виталий очнулся от грез и поджелудочно ощутил несправедливую злобу. Сколь долго жена говорила в его душевное отсутствие? Спасением было только холодное пиво.

* * *

Остаток дня вел обратный отсчет, надеясь быть нужным. Впустую. Пора было спать.

Сон не шел. Открытые глаза блуждали по плоскостям стены, потолка и следовали за случайными пятнами света, непрошено проникавшими с улицы.

Размышления выстроить не получалось. Рассуждать из воображенного пространства перед собственным мыслимым клоном, лежащим тупо в кровати с растопыренными глазами, представлялось нелепым и никчемным. Спиной Виталий чувствовал жаркую массу жены, но это не имело значения.

– Юленька, – влажно беззвучно продвигал губами Виталий, – и это умилило его, и давно поджидавший глубокий сон вторгся, ничем не обозначив своего начала.

* * *

Новым днем угораздило им вновь столкнуться в подъезде. Виталий, не контролируя того, что вершится в его голове, окаменел на подъеме, застыв, точно перегораживая траекторию Юлиного полета. А в голове у него электрические разряды рушили все подряд, и крепкие устои мудрости громыхали, хаотически падая, подобно костяшкам домино по цепи.

Юлечка расхохоталась беззлобно, здороваясь с ним, и огибая сияющего восторженной улыбкой соседа, будто успокаивая, коснулась рукой его плеча, окунув свой взор в глубину одуревших зрачков мужчины.

Виталий Григорьевич таял безвольно. В звуках ее имени ему вальсировали колокольчики первозданности и, само собой, неискушенной искренности. Мужественная сущность Виталия, размягчаясь, определила, что в Юлечке, Юленьке загадочно сокрыта несметная нежность. И кроме него, этого не ведает никто, он один в состоянии уловить эти незримые волны ауры, прикоснуться к которым – наслаждение. Он поплыл. Этот потенциал наслаждения смущал его, озадачивал, и Виталий Григорьевич тщился найти объяснение, нет, оправдание смутным подрагиваниям души, да и тела… где-то в неведомых потьмах.