Траектория жизни

Школу я закончил в эвакуации, в Коканде, в сорок третьем году. В аттестате одни пятерки - по тогдашним правилам мог поступить в институт без экзаменов. И я послал документы в Московский авиационный. Прошло лето, а вызова в институт все не было. Только в сентябре пришла бумага, получил пропуск для проезда в Москву, попрощался с мамой, собрал вещи и отправился в столицу. Пришел в МАИ, а мне говорят, что уже поздно, опоздал на месяц, прием уже закончен, все места заняты. Что делать? Переживал недолго. Узнал, что в Московском высшем техническом училище (оно только что вернулось из эвакуации) на некоторые специальности недобор, и подался туда. Поступил на факультет тепловых и гидравлических машин, хотя это казалось далеким от космической техники, но не слишком: ракетный двигатель все-таки тоже тепловая машина. Через год, думал, переведусь куда-нибудь поближе, а может, и в МАИ.

В МВТУ курортом не пахло. Холод жуткий, чертить невмоготу. На бумагу чертежную жесткие лимиты. Выискивали старые проекты и чертили на обороте. И конечно, обычные для студентов проблемы с финансами, с едой и одеждой.

Ощущение нужды и голода сопровождало меня многие годы. В детстве, до войны, в стране повсеместно, как правило, голодали, но дома мы этого не ощущали, хотя перед войной начали надоедать очереди за хлебом, в которых и мне уже приходилось стоять. Во время войны свирепый голод стал моим постоянным ощущением, особенно когда мы с матерью были в эвакуации. Тогда у меня появились язвы на ногах. Только много позже, уже взрослым, узнал, что это результат голодания. И когда стал студентом, постоянно чувствовал голод, хотя у нас и были карточки, по которым можно было получить какой-никакой обед в столовой и выдавались талоны на дополнительное питание.

Как староста группы, в деканате я получал списки на выдачу талонов на дополнительное питание для успевающих студентов. И регулярно в нашей группе, чуть ли не против каждой фамилии, стояло "зад", "зад", "зад" (то есть "задержать"). Это означало, что нам талоны не выдавали. Каждый раз приходилось предлагать замдекана Малышевой экономить свои силы и вместо трех букв писать одну греческую "омегу". А задерживали доппитание за то, что мы не могли заставить себя ходить на лекции по марксизму и политэкономии. Чувство голода, - пожалуй, самое яркое ощущение, которое вспоминается до сих пор. Плохо было и с куревом. После стипендии хотя бы один из нашей компании покупал папиросы и разбрасывал их по углам, чтобы было что искать, когда деньги и курево кончались. Хотя, конечно, мы были молоды, и жизнерадостность не покидала нас. Получив стипендию, могли и выпить, особенно если подворачивался какой-нибудь праздник.

Позже, когда я стал работать инженером в Ново-Злато-устовском СКБ-385, положение довольно сильно изменилось. Меня поселили в коммунальной квартире в одной комнате с моим приятелем Колей Даниловым, правда, на первом этаже, но нас это не смущало. Зарплату назначили сто двадцать рублей в месяц. По сравнению со стипендией - капитал! Надо заметить, что моя теперешняя профессорская зарплата меньше, чем тогдашняя зарплата молодого специалиста (правда, все же в привилегированном ракетном КБ). А через полгода я получал уже сто семьдесят рублей. Стал почти богачом: смог даже купить себе охотничье ружье.

Когда я поступил в аспирантуру и переехал в Москву, мои родители, наверное, как-то почувствовали, что у меня не все в порядке, продали дом и все свое имущество в Воронеже, переехали ко мне поближе, купили комнату в сельском доме (в деревне Ватутино - сейчас это место в черте Москвы), и я стал жить у них. Дом был деревянным. Отец, мастер на все руки, летом сделал пристройку, и у меня появилась собственная комната. Работал очень много, и быт меня не смущал, особенно после того, как защитил кандидатскую диссертацию и стал зарабатывать уже 280 рублей в месяц.

Когда я женился второй раз и у нас должен был родиться сын, пришлось обратиться к Королеву. Он был у нас в КБ диктатор, и мне тут же, вне всякой очереди предоставили вполне устроившую меня двухкомнатную квартиру в новом доме в Подлипках (сейчас город Королев), что было очень удобно - работа, можно сказать, рядом. После полета на "Восходе" квартирный вопрос исчез совсем: мне предоставили большую четырехкомнатную квартиру в Москве.

За время работы в КБ зарплата моя росла с формальным повышением должностей, которые я занимал. Мои товарищи (например, Николай Белоусов) временами напоминали мне, что пора бы обратиться в бухгалтерию и сообщить, что в связи с каким-либо званием, или с изменением названия должности, или по выслуге лет мне положено увеличить зарплату. К концу работы в КБ, с учетом всяких надбавок, премий, пенсии, мой доход, если можно так выразиться, составлял около тысячи рублей в месяц (и конечно, все равно не хватало: человек редко довольствуется тем, что имеет). Сейчас, разумеется, много меньше, но жить можно, грех жаловаться.

Кроме зарплаты, иногда получал премии: за работы по кораблю "Восток", за полет на "Восходе", Ленинскую и Государственную.