Траектория жизни

Самые близкие и дорогие мне люди - это мои товарищи, с которыми работал все эти годы. Это не только те, кто непосредственно подчинялся мне и работал в моей группе, моем отделе или отделах, а и многие другие, с которыми спорил и обсуждал выбор целей, решений, последовательность действий, схемы работы приборов, узлов конструкции, уговаривал взяться за какое-то новое и непонятное, часто и мне самому, дело, разработку. Было обидно замечать, что подавляющее большинство из них, как мне кажется, относилось ко мне, мягко говоря, отрицательно. Хотя в какой-то мере и было понятно почему. Ну хотя бы потому, что многими из них я воспринимался как начальство. Ну а кто любит начальство? Любить начальство противоестественно. Но если бы только поэтому! Рабочая обстановка для меня всегда была средой, в которой я чувствовал себя как рыба в воде, то есть я растворялся в ней, был очень раскованным, открытым, говорил и действовал весьма импульсивно, направо и налево рассыпал какие-то, только что пришедшие в голову, непродуманные идеи, суждения, "указания", советы, оценки (среди которых чаще всего звучало "бред" или почему-то "бред собачий"). А в таком раскованном состоянии, когда человек не контролирует каждое свое слово, движение души и мысли, он, как правило, говорит много глупостей. И это в первую очередь бросается в глаза окружающим. И поэтому, как мне кажется, самые близкие ко мне люди подтрунивали надо мной и, боюсь, считали меня дураком, наверное, рассказывали обо мне анекдоты. И самое обидное: не без оснований. Это меня расстраивало. То, что с начальством у меня отношения складывались перманентно отвратительные (кроме разве только Белоусова и Тихонравова), совершенно не трогало: на это имелись основания. И глупости говорил, и требовал, и "лягал" их при первой возможности. Тут все было нормально и закономерно, и ничего огорчительного в этом не было (разве что постоянное чувство опасности). А вот то, что самые близкие и дорогие мне бойцы за наше дело и друзья все больше от меня отдаляются, что между нами чуть ли не воздвигается стена, воспринималось тяжело. Остальное было не столь существенно.

ЗЕМЛЯ В ИЛЛЮМИНАТОРЕ

В КБ эту идею предложил Королев. Однажды в разговоре он спросил: "А что, разве нельзя в спускаемый аппарат "Востока" двух или даже трех космонавтов поместить?" Я ответил, что невозможно. Прежде всего потому, что уже апробированную схему посадки с катапультированием и приземлением экипажа на своих парашютах применить было нельзя. Габариты не позволяли поместить в спускаемый аппарат более одного катапультируемого кресла.

Но посадка была не главной проблемой. В то время группа авиационных инженеров во главе с Северным и Ткачевым вела отработку схемы мягкой посадки корабля. Мягкой - за счет использования тормозного порохового двигателя, укрепленного на стренгах посадочного парашюта, включаемого перед касанием аппарата поверхности Земли. Так что появлялась возможность разместить в спускаемом аппарате до трех человек и осуществлять их приземление внутри спускаемого аппарата. Но как решить проблему аварийного спасения двух или трех космонавтов на старте и хотя бы в начальной фазе полета носителя? Даже если бы удалось разместить в спускаемом аппарате двух или трех человек в катапультных креслах, то врезать в оболочку шара ни два, ни даже один дополнительный люк для катапультирования невозможно. А следовательно, невозможно было бы обеспечить спасение экипажа в случае аварии ракеты на старте или на начальной фазе полета. Ведь нужны были еще два отстреливаемых люка для основной и запасной парашютных систем.

Тогда Королев отступился. Потом он еще два-три раза возвращался к этому вопросу, и снова приходилось его убеждать, что ничего хорошего из этого не получится. Да и зачем? Мы уже вели разработку нового корабля "Союз", который мог обеспечить полет на орбиту экипажа до трех человек и при этом должен был обладать вполне приличной системой спасения экипажа в случае аварии ракеты на любом участке полета. Что ему не давало покоя? Может быть, то, что американцы в это время работали над двухместным "Джемини"? А может быть, он не верил, что мы сможем сделать корабль "Союз"? Или к нему сверху (Хрущев?) приставали? Ходили потом такие разговоры. Но от самого С.П. я об этом не слышал. Или ему просто хотелось "внести собственный вклад"? Возможно, Сергей Никитович Хрущев сможет что-то сказать об этом. Но скорее всего, мы так и не узнаем, в чем дело. Но Королев не был бы самим собою, если бы отступился.