Траектория жизни

После команды «Пуск» в бункере ощущалось напряжение. Особенно в первые секунды полета. Ведь в случае аварии должен быть отделен спускаемый аппарат, отстрелен люк и катапультирован космонавт. В первые секунды полета, когда высота еще мала, риск при катапультировании существенный: в случае аварии ракета должна упасть поблизости. Были бы сложности и в том случае, если бы аварийная ситуация возникла непосредственно на старте. Открыть люк и воспользоваться лифтом было бы недопустимо медленно. Поэтому и при такой ситуации было предусмотрено катапультировать космонавта. При этом «пятно» возможных точек приземления частично попадало на котлован (его называли «стадионом» за размеры и общую конфигурацию), над которым на специальном козырьке стояла ракета. Поэтому над частью котлована натянули металлическую сетку, на которую космонавт мог опуститься с парашютом. В тот же миг из специального бункера поблизости должны были выскочить спасатели-пожарные, подхватить космонавта и спрятаться с ним в бункер. Сейчас эта программа может показаться неправдоподобно примитивной. На тогда ничего проще и надежнее не придумали. Естественным надежным методом спасения (он предусмотрен сейчас на «Союзах») был бы увод спускаемого аппарата вверх и в сторону. Но это потребовало бы новых разработок и долгой экспериментальной отработки, и мы приняли эту не очень убедительную схему.

Таким образом, уровень надежности аварийного спасения на «Востоке» был невысок — не намного выше, чем сейчас у корабля «Шаттл». Мы понимали это. Система оставляла желать лучшего, но в целом не покидала уверенность, что космонавт в случае аварии будет спасен. Но напряжение было, впрочем, как и сейчас, при каждом старте космического корабля, хотя система аварийного спасения у «Союза» вполне современная и намного надежнее. К счастью, ни разу с «Востоком» у нас аварийных ситуаций не было. Впрочем, счастье счастьем, а понимание ненадежности системы аварийного спасения диктовало: тут дело вероятностное, количество полетов на этом корабле не должно быть большим, не следует пытаться продлевать жизнь «Востоку» сверх минимально необходимого времени. С 1965 года я стал категорическим противником продолжения полетов на «Востоке» и уж тем более на «Восходе».

Но все это было еще впереди. А тогда «Восток» уже вышел на орбиту. Через несколько минут корабль покинул зону связи и летел над Тихим океаном. Что тут началось! Все зааплодировали, выскочили из бункера, стали обниматься. Даже С. П. (ракета сработала отлично, а он — старый ракетчик) расчувствовался, подошел, обнял: «Что, брат, досталось за эти годы?» Но у меня было совсем другое настроение: торжествовать рано, да и сглазить можно (в этом смысле попытки поздравлений и объятия сильно раздражали), а главное, все самое трудное и сложное впереди — ориентация, включение тормозной установки, спуск (температура плазмы — тысячи градусов!), посадка. Какие поздравления?! Ну что за детское стремление праздновать по любому поводу!

Присутствовавшие на пуске расселись по машинам и поехали в здание, где началось заседание Госкомиссии. Как же без заседания или собрания — национальная традиция! По любому поводу молебен, или тусовка, или пресс-конференция, даже в самое неподходящее время. Эта манера не исчезла. Более того, укрепилась и обросла новыми обрядами.

На заседание должно было прийти сообщение с первого измерительного пункта на юге страны, который устанавливал связь с бортом корабля перед самым его входом в атмосферу. О том, насколько точно прошла ориентация корабля и включился тормозной двигатель, надежных сообщений еще не поступало (тормозной двигатель должен был включаться где-то над Гвинейским заливом, а пройдет ли сигнал по коротковолновому радиоканалу, было неизвестно), о прохождении спуска мы узнали только перед посадкой. В частности, определили по исчезновению радиосигнала, когда корабль входил в плотные слои атмосферы и вокруг него образовывалось радионепроницаемое облако плазмы. Пропадание связи должно было произойти в момент, когда спускаемый аппарат снизится километров до 70–80. По коротковолновому каналу передавался сокращенный объем телеметрии о работе тормозного двигателя и разделении отсеков перед входом в атмосферу. Но распространение коротких волн, как известно, зависит от ионосферных условий, и, следовательно, этот канал не гарантировал получения информации. Это был второй крайне напряженный момент всего полета. Но сигнал пропал в ожидаемый момент. Еще, наверное, минут двадцать — тридцать тяжелого молчаливого ожидания, и наконец — уже по телефону — пошли доклады из Саратовской области: «Видели парашют», «Видели космонавта в оранжевом костюме». И вот: «Корабль на земле, космонавт в порядке!»