С другой стороны, это вступало в противоречие с задачей тюремщиков. Канарис никогда не отказывался от унизительной работы, уже по той простой причине, что он, содержавшийся в строгой изоляции, теперь имел возможность вступать в контакт с другими заключенными. А именно этого старались избежать. С другой стороны, следует отметить, что заключенные получали не только тюремный рацион, но и передачи.
После 20 июля Гитлер (или Гиммлер) издал ужасное предписание, чтобы заключенных круглые сутки держали в кандалах. «Мне не нужно самоубийц», – сказал гестаповец Мюллер. (И в наши дни в тюрьмах Федеративной Республики время от времени практикуется это средневековое варварство в качестве профилактической меры.)
Первая подвальная камера была сооружена для арестованных во внутренней тюрьме РСХА. Прежде она – что сильно раздражало некоторых сотрудников этого ведомства – была ходом, который вел в надежное бомбоубежище Гиммлера в саду дворца принца Альбрехта. В этот бункер имел доступ только определенный круг лиц по специальным пропускам; к ним не относились старшие и правительственные советники тайной государственной полиции, которые со своими сотрудниками были вынуждены искать укрытия на станциях городской железной дороги или на Ангальтском вокзале.
Когда в подвале было готово бомбоубежище для заключенных, под фасадом здания на Принц-Альбрехт-штрассе, 8 построили бомбоубежище и для сотрудников.
23 ноября 1943 года здание было сильно повреждено при бомбежке. При этом дворец принца Альбрехта сгорел со стороны Вильгельмштрассе, а также оказалась разрушенной часть крыла, к которому примыкала внутренняя тюрьма. Были уничтожены также телетайпная и казино[23]
Гиммлера. Особенно пострадало здание 5 февраля 1945 года.Во внутренней тюрьме находились лишь наиболее важные или ожидавшие срочных допросов заключенные. Основная масса содержалась на Лертерштрассе, 3 в двух крылах здания, принадлежавшего тайной государственной полиции.
Во время воздушных налетов заключенные должны были оставаться в своих камерах. В тюрьме гестапо на Лертерштрассе правил эсэсовец Гут. Большинством он описывается как порядочный человек. Арестованным разрешалось каждый четверг получать передачи. Им можно было даже передавать алкоголь и табак. Тюремный рацион состоял из 350 граммов хлеба и Morgensuppe на завтрак, в полдень – опять суп, и вечером – чай, немного масла, мармелада или колбасы.
Канариса сначала доставили в Фюрстенберг. Здесь в огромном комплексе находилась школа уголовной полиции, в которой проходили обучение сотрудники среднего звена. Так как после 20 июля тюремных помещений в распоряжении РСХА стало не хватать, то в этом комплексе было подготовлено соответствующее здание. Здесь содержались лица, вина которых еще не была окончательно установлена или которых не могли тотчас же допросить.
Здесь Канарис пробыл несколько недель. После того как Остер сделал одно признание, Канарис был переведен в тюрьму на Принц-Альбрехт-штрассе.
О Канарисе знали лишь то, что о нем показывали другие. Хотя в Потсдаме была обнаружена часть дневника Канариса, но она начиналась только с 1 января 1943 года. В записях не было ничего, что могло бы представлять для адмирала опасность.
Вплоть до 20 июля Догнаньи благодаря умелой защите и умной тактике на допросах сумел оттянуть момент появления перед имперским военным судом. Точно так же на это рассчитывали Бонхёфер и в особенности Мольтке, поскольку об истинной цели их поездки в Швецию не знал ни один человек. Так как о Мольтке, кроме предостережения, которое он передал друзьям, ничего не было известно, его следовало отпустить. Гиммлер согласился на это с условием, что Мольтке сделает письменное заявление о добровольном желании пойти на фронт. Граф написал это заявление буквально за несколько дней до 20 июля 1944 года. 20 июля ситуация изменилась в одно мгновение.
Арестованные, еще не находившиеся в руках тайной государственной полиции, были тотчас забраны ею из военных тюрем. Один комиссар получил задание забрать Догнаньи из потсдамского инфекционного лазарета и перевести в концлагерь Заксенхаузен. Парализованного после дифтерита Догнаньи положили в больничный барак. К нему приставили заключенного, который должен был ему помогать, потому что Догнаньи уже не мог ходить. На деле же Догнаньи удалось всех провести. Он мог ходить, и при этом вполне бодро. Но для того чтобы избежать допросов, этот человек хрупкого сложения проявил неслыханное самообладание, изображая из себя парализованного больного и даже впадая в прострацию на допросах. Поскольку у него была связь с внешним миром, ему было известно о продвижении союзников в Германии. Речь шла всего лишь о нескольких месяцах. И тогда все было бы позади и ему удалось бы спастись.