Трагедия адмирала Колчака. Книга 1

Однако именно личное возглавление адмиралом вооружённых сил повлекло впоследствии большинство обвинений в его адрес. «…То, что в Омске он взялся не за своё дело, — это (в ретроспективе!) видится как несомненный факт»[116], — читаем мы сегодня, хотя серьёзного анализа в большинстве случаев за подобными утверждениями не следует, а аргументация сводится, самое большее, к указаниям на непривычность военно-сухопутных действий для моряка и непригодность моряка для командования армиями. На самом деле, авторы этих упрёков вряд ли понимают, насколько болезненную тему они затрагивают: ведь сущность главнокомандования как индивидуального творчества была для Александра Васильевича очевидна. «В основании учения об управлении вооружённой силой лежит идея творческой воли начальника — командующего, облечённого абсолютной властью как средством выражения этой воли», — писал он ещё в 1912 году в очерке «Служба Генерального Штаба». «Искусство высшего, вернее, всякого командования есть искусство военного замысла, — это та творческая работа, которая в силу своей сущности может принадлежать только одному лицу, так как понятие о всякой идейной творческой деятельности не допускает возможности двойственности и вообще участия в ней второго лица»; «…собранные данные по обстановке оцениваются высшим командованием или единолично, или при помощи военного совета, ни в каком случае не принимающего на себя каких-либо функций в отношении военного замысла. Далее уже начинается область единоличного идейного творчества командующего, который, исходя из оценки обстановки и основной цели военных действий, должен создать военный замысел»; «творческая работа по созданию военного замысла является по существу единоличной и принадлежит всецело командующему безраздельно, всякое влияние на неё со стороны вторых лиц является недопустимым, никакой помощи или совместной деятельности в этой работе быть не должно», — вновь и вновь повторяет Колчак[117], казалось бы, вынося тем самым приговор своей будущей работе в качестве Верховного Главнокомандующего.

Действительно, адмирал никогда не имел возможности глубоко изучить искусство сухопутной войны, не говоря уже о том, чтобы приобрести соответствующий опыт; вряд ли представлял он до конца, насколько отличается сама психология командования на море, где корабли — основные элементы сражения — повинуются или выходят из строя как единое целое, и на суше, где полк или даже дивизия под воздействием «морального фактора» (слабость начальствующего состава, неоднородность или недостаточная подготовленность солдатской массы, слухи об угрозе окружения или неудаче на соседнем участке и проч.) может в одночасье прекратить своё существование как боевая сила, рассыпавшись и перейдя в «атомизированное» состояние; наконец, и значительная часть работы по военному строительству должна была оказаться для Колчака в новинку, поскольку управляющие органы Морского Ведомства в Российской Империи не занимались даже вопросами мобилизаций и воинского учёта (Флоту выделялась часть новобранцев, призыв которых осуществлялся аппаратом Военного Ведомства). Так не слишком ли велик был риск решения, принятого адмиралом Колчаком?

Безусловно, риск был велик, и нам приходится предположить либо легкомыслие Александра Васильевича, не соразмерившего своих сил и умений с грандиозностью предстоящих задач (но — увлекающийся и импульсивный — он всё же никогда не выглядит легкомысленным и в менее существенных вопросах), либо… глубочайший трагизм ситуации, когда человек, отдавая себе отчёт в опасностях, ждущих на открывшемся пути, всё же не может не избрать его, поскольку других кандидатов нет, а Россию надо спасать.