46
Некоторые намеки мы находим в другой книге Финка, «Mezi mohylami», в главе «В период подготовки» [с. 184—190]. Как всегда, у автора изложение неотчетливо, и правда с вымыслом переплетаются между собой. По словам Финка, члены Сибкомуча в Иркутске прежде всего обратились к местному политическому представителю чехословацкого войска — к д-ру Благошу. Последний категорически ответил, что чехи не допустят формирования оппозиционного правительства и подавят в самом зародыше попытку восстания. Такова была официальная позиция. Но солдаты горели желанием свергнуть «иго самозванной олигархии»; нарождавшимися событиями были захвачены и «некоторые члены посольства». Через д-ра Г., который имел возможность «каждый день видеть, что делается на черной кухне заговорщиков», эсеры установили правильную связь с чехословацким войском (в половине октября). Одним из «деятельных посредников» был И. Давид, систематически посещавший «конспиративные квартиры заговорщиков» и устроивший двум из них (Маркову и Сперанскому) свидания с «вождем посольства» д-ром Крейчи. Результат беседы будто был такой: Крейчи указал, что чехи будут сочувствовать восстанию, если во главе его встанет владивостокская группа. Эту дальневосточную «фирму» усиленно рекомендовал д-р Гирса — по его мнению, якобы важно было, чтобы, «когда часы пробьют двенадцать», во главе восставших войск стоял чех (т. е., очевидно, Гайда). Между тем иркутские эсеры не доверяли владивостокской группе. Самостоятельные же действия иркутских эсеров, заподозреваемых в сочувствии большевикам, значительно расходились с планами чехословацкой политики. Наконец, при содействии чехов было достигнуто соглашение в русском социалистическом лагере, и «отточенный меч», который должен был разрубить гордиев узел, был вручен Калашникову. Финк отмечает, что между чехами и русскими установилась «удивительная связанность», которая выражалась, между прочим, в том, что в поездах перевозилась нелегальная литература — не было санитарного поезда, который не развозил бы этой «бациллы революции».47
Производит впечатление, что д-р Павлу делает эти шаги как бы вынужденно, подчиняясь распоряжению Правительства. В письме его из Иркутска омскому представителю чехословаков 7 ноября имеются, напр., такие не совсем ясные строки: «...оставайся в Омске как только можешь дольше. Но держи себя пассивно. Знаю, что это нравственное наказание и что ты его не заслужил. Однако мы должны подчиниться и в этом смысле действовать. В такие моменты нужно чашу выпить до дна»...48
Получалось большое несоответствие между догмой и политикой. До чего, напр., характерно постановление рабочей конференции Омска в июне 1918 г.: «Передать все караулы в местах заключения и производство арестов чехословакам» [«Заря», № 12].49
Я беру лишь конец телеграммы. Вначале повторяется известный нам протест Правительства против деятельности Гайды и Гирсы и требование отозвания их из Сибири, телеграмма отвечала, что чехословацкое правительство не сочло даже нужным осведомить русское правительство о функциях и полномочиях д-ра Гирсы на русской территории: чехами ведь ведал французский ген. Жанен.50
Кроль говорит, что будто бы Жанен ввиду недопустимости тона телеграммы отказался ее передать. Но телеграмма была адресована вовсе не одному Жанену. Ясно, что передавалась она через правительственный аппарат.51
В предшествовавшей разговору телеграмме Пепеляев отмечал, что он бы высказался за протест, но не в таких выражениях, не принятых в международных отношениях... Пепеляев указывает, что ему с большими усилиями удалось было сменить активно-враждебное к власти отношение чехов выжидательным. «Теперь мне нанесен удар этой телеграммой. Сегодня ко мне явился доктор Благош и официально спросил, ссылаясь на телеграмму, заявляю ли я о разрыве сношений».52
Майор Кошек заявил Гинсу, что меморандум был составлен «для спасения Правительства, чтобы успокоить железнодорожных рабочих, предполагавших забастовать» [II, с. 530].ГЛАВА ВТОРАЯ
Крушение власти
1. Реорганизация Правительства
Надо вернуться к дням, предшествовавшим эвакуации Омска. 22 октября Верховный правитель «изложил обстановку, которую считал грозной» [запись