Трагедия адмирала Колчака. Книга 2

Гинс говорит по поводу опубликования меморандума 13 ноября: «Возмущению русских патриотов не было пределов». Кроль, конечно, оценил общественное настроение по-другому: «Меморандум был встречен широкими кругами, как отзвук их собственных чувств, независимо от источника их выявления, весьма сочувственно». Он растревожил осиное гнездо реакции — скажет сам «Чехослов. Дн.» [25 ноября, № 227]. Производит, однако, впечатление, что «осиное гнездо» отнеслось к меморандуму очень осторожно. Вот, напр., как реагировал на него иркутский «Св. Кр.» [№ 379]: «От чехов, живущих с нами бок о бок и прекрасно знающих те трагические условия, в которых протекает процесс восстановления нашего государства, мы вправе были бы ждать более чуткого и внимательного отношения к положительным и отрицательным явлениям этого процесса». И находившееся в Иркутске Правительство, и поддерживавшая его общественность понимали, что протест никогда не будет содействовать засыпанию образовавшегося рва. Приходилось держаться другой тактики.

Резко реагировал на меморандум Верховный правитель. Меморандум для него был незаслуженным ударом бича… Нервно-издёрганный человек, не столько в силу своей экспансивности, сколько в силу естественного возмущения, по первому впечатлению послал Жанену, Ноксу и другим дипломатическим представителям составленную для него телеграмму[389]:

«…я ни в какой мере не могу рассматривать чешского меморандума, подписанного Павлу и Гирсой, как документ, имеющий отношение к чешскому правительству или даже к военному чешскому командованию, и рассматриваю этот меморандум как акт, за который персонально ответственны только именующие себя чешскими представителями Павлу и Гирса. Я не считаю нужным давать какой-либо ответ по существу этого меморандума, который оцениваю как поступок политического интриганства и шантажа со стороны лиц, его подписавших. Я не могу только не обратить внимания на связь этого меморандума с попыткой большевицкого восстания во Владивостоке и на характер его как стремление получить санкцию великих держав на вмешательство вооружённой силой в русские внутренние дела. Допуская возможность такого вмешательства, я заявляю, что малейшие шаги в этом смысле будут мною рассматриваться как враждебный акт, фактически оказывающий помощь большевикам, и я отвечу на него вооружённой силой и борьбой, не останавливаясь ни перед чем. Что же касается лиц, подписавших упомянутый меморандум, то мной отдано распоряжение Правительству о прекращении с ними всяких сношений и о представлении чешскому правительству отозвать этих лиц из России и, если угодно, прислать представителей, которые, по крайней мере, умели бы себя вести прилично» [Последние дни Колчаковщины. С. 114].

Между Иркутском, где находилось Правительство во главе с новым премьером Пепеляевым, и поездом Верховного правителя начался оживлённый обмен мнениями, из которого прежде всего следует заключить, что сама телеграмма фактически не была ещё пущена в ход[390].

Эти переговоры (26–30 ноября) и приведены в сборнике «Последние дни Колчаковщины».

Возьмём разговор по прямому проводу (очевидно, 26-го):