Колосов тогда уже не был согласен с таким оптимистическим выводом и тем не менее сам замечает: «Если бы жизнь в сибирской деревне вошла в нормальное русло, то, очевидно, все конфликты и все партийные группировки, наметившиеся в ней, постепенно бы сами собой потонули в общем стремлении крестьян «к красоте ржаного поля», как выразился некогда Глеб Успенский»
[с. 266]. Но как деревня могла бы войти в нормальное русло? Дело, в изображении Колосова, стояло прозаически: «товар — вот средство политического завоевания деревни». Надо было принять «экстренные меры» к снабжению деревни, но этого товара в достаточном количестве при наилучших условиях Правительство дать не могло. «Деревня, — доносил управляющий Иркутской губ. Вологодскому и Пепеляеву, — возмущена налогами и отсутствием товаров. При самодержавии у них был товар, а при большевиках не собирали налогов. Эти воспоминания их настраивают против нынешней власти» [Субботовский. С. 303]. Подобные суждения, вышедшие из лагеря социалистов (управляющий Иркутской губ. — эсер.)[156], во всяком случае, не свидетельствуют о том, что крестьянство сибирской деревни было глубоко захвачено идейным содержанием, которое ему предлагали антагонисты власти. И дело было не в том, что «население подозревает, что Правительство не хочет собирать Учредительное Собрание» [Милюков применительно к калашниковской записке. С. 136]. Им мало интересовались в деревне.* * *
Земельный вопрос — основа крестьянского бытия — в сибирской деревне не играл той роли, которая ему выпала в крестьянском движении Европейской России. Он имел значение во внутренних отношениях самой деревни… Конечно, ошибочно представлять себе сибирскую деревню единой в своих социальных интересах. Наблюдавшееся расслоение существенно влияло на характер движения, а подчас и на его возникновение в той или иной местности. Наблюдения Будберга (вернее, передача им в дневнике слов Пепеляева) совершенно правильны: главная основа восстаний — новосёлы, «поселения столыпинских аграрников
[157], не приспособленных к сибирской жизни и охочих на то, чтобы поживиться за счёт богатых старожилов» [XIV, с. 255]. Как раз в тех уездах Енисейской губ., где повстанческое движение приняло широкие размеры и приобрело «советский» характер, переселенческие хозяйства значительно преобладали над старожильческими[158]. Степно-Баджейская волость, сделавшаяся одним из центров движения, была волостью молодой — 17 переселенческих селений и 7 старожильских [«Св. Кр.», № 150], Тасеевская — 14 старожильских селений и 54 переселенческих.Недавно переселившиеся подверглись во время войны наибольшему разорению. Наказы крестьянским депутатам в августе ещё 1917 г. отмечают, что переселенцы Енисейской и Иркутской губ. и частью Томской имеют большое количество хозяйств без посевов и рабочего скота[159]
. Жители Тайшетской волости в конце 1919 г. жалуются, что два года существуют без посевов [Партиз. движение. С. 278].«Пролетарская часть» крестьянства легко воспринимала «революционную пропаганду с первых же дней революции»
[160]. По линии экономических интересов проходило здесь политическое разделение. Это отчётливо проявлялось в столкновениях, имевших место в 1917 г. уже на первом губернском крестьянском съезде в Красноярске, о котором рассказывает Колосов: