Неофициальные лица – иностранцы оставались на станции еще несколько часов, надеясь, что в последний момент им все-таки позволят уехать. Бедри, однако, был тверд как кремень. Их положение было воистину отчаянным. Они уже отказались от своих квартир в Константинополе, и теперь им некуда было идти. Одних приютили на ночь друзья, другие нашли пристанище в гостиницах, но их положение не могло не вызывать беспокойства. Представлялось очевидным, что Турция, несмотря на все свои официальные обещания, решила держать этих иностранцев в качестве заложников. С одной стороны, были Энвер и Талаат, заверявшие меня, что намерены вести войну гуманно, с другой – были мелкие чиновники, такие как Бедри, поведение которых сводило на нет все попытки вести дело цивилизованно. Факт заключался в том, что официальные лица переругались между собой касательно отношения к иностранцам, и немецкий Генеральный штаб не уставал твердить кабинету, что он совершает большую ошибку, проявляя снисходительность к гражданам враждебных государств. В конце концов мне удалось договориться о том, что они уедут на следующий день. Бедри, пребывавший в лучшем настроении, провел этот вечер в посольстве, визируя паспорта. Мы оба вечером поехали на станцию и отправили поезд в Дедеагач. Я дал по коробке сладостей «Турецкие чудеса» каждой из пятидесяти женщин и детей в поезде. Все были довольны и не скрывали своего облегчения оттого, что уезжают из Турции. В Дедеагаче они встретились с представителями дипломатического корпуса, и имевшее место воссоединение, как я позже узнал, было удивительно трогательным. Я был очень рад, получив множество свидетельств благодарности этих людей. В особенности мне понравилось одно письмо, содержавшее более сотни подписей, выражавшее глубочайшую признательность миссис Моргентау, персоналу посольства и лично мне.
Оставалось еще много людей, желавших уехать, и на следующий день я от их имени явился к Талаату. Кабинет, сказал он, внимательно рассмотрел вопрос об английских и французских гражданах, живущих в Турции, добавив, что мои доводы произвели большое впечатление. Кабинет принял официальное решение, что граждане враждебных государств могут уехать или остаться, как захотят. Не будет никаких концентрационных лагерей, гражданские лица могут заниматься своими обычными делами, и, пока они будут вести себя должным образом, им никто не будет досаждать. «Наша цель, – говорил Талаат, – путем хорошего обращения с иностранными гражданами показать, что мы не варвары».
Затем он попросил об ответной услуге: не прослежу ли я за тем, чтобы Турцию похвалили за это решение в американской и европейской прессе?
Вернувшись в посольство, я немедленно послал за Тероном Деймоном, корреспондентом Ассошиэйтед Пресс, доктором Ледерером, корреспондентом «Берлинер тагеблатт», и доктором Сэндлером, представителем парижской «Геральд». Я дал им интервью, в котором восхвалял отношение Турции к иностранным гражданам. Также я телеграфировал эту новость в Вашингтон, Лондон, Париж, а также всем нашим консулам.
Едва я закончил с корреспондентами, как до меня дошли тревожные новости. Я договорился о другом поезде, который должен был уйти тем же вечером. Теперь же я узнал, что турки отказываются визировать паспорта тех, кто должен был уехать. После столь искреннего обещания Талаата эти новости меня очень обеспокоили. Я немедленно отправился на железнодорожную станцию. То, что я увидел, еще больше увеличило мою злость на министра внутренних дел. Вокруг ходили обезумевшие люди; женщины плакали, дети кричали, а взвод турецких солдат под командованием низкорослого фата в ранге майора выталкивал людей со станции прикладами ружей. Бедри, как всегда, был там и, как всегда, наслаждался неразберихой. Некоторые пассажиры, сказал он, не оплатили подоходный налог, и по этой причине им не разрешено уезжать. Я ответил, что буду лично отвечать за эти выплаты.
– Я ничего не могу возразить, – со смехом произнес Бедри.
Мы были в полной уверенности, что мое предложение уладило проблему и что поезд уедет вовремя. Но внезапно был отдан приказ, который вновь задержал отбытие.
Поскольку я получил обещание лично от Талаата, то решил найти его и выяснить, в чем дело. Я сел в свой автомобиль и отправился в Оттоманскую Порту, где обычно располагался его штаб. Не найдя там никого, я сказал шоферу, чтобы тот ехал прямо домой к Талаату. Некоторое время назад я навещал Энвера дома. Теперь же у меня появилась возможность сравнить его образ жизни с образом жизни его более могущественного коллеги. Контраст был поразительный. Энвер жил в роскоши, в одном из самых богатых районов города, сейчас же я ехал в один из самых бедных районов. Мы приехали на узкую улочку, по сторонам которой стояли маленькие, грубые, неокрашенные домишки. Только одно отличало эту улицу от остальных в Константинополе – в одном из домов на ней жил один из самых могущественных людей Турции. В начале улицы стоял полицейский, пускавший только тех, кто мог серьезно обосновать свой визит.