Трагедия армянского народа. История посла Моргентау

Один-единственный эпизод демонстрирует напряженность, господствующую тогда в Турции. Доктор Ледерер, корреспондент «Берлинер тагеблатт», побывал в районе Дарданелл, а по возвращении передал нескольким дамам в дипломатическом кругу то, что сообщили ему немецкие офицеры. Они сказали ему, что постоянно ждут своей смерти. Этот рассказ, как огонь, моментально распространился по всему городу, а доктору Ледереру грозил арест. Он обратился ко мне за помощью. Я отвел его к Вангенхайму, который отказался иметь с ним дело. Ледерер, по его словам, был австрийским подданным, несмотря на то что представлял немецкую газету. Он был очень зол на Ледерера за этот опрометчивый поступок. Но в конце концов мне удалось провести столь непопулярного журналиста в австрийское посольство, где он и провел ночь. Через несколько дней Ледерер должен был покинуть город.

Среди всего этого кошмара был один человек, которого все это, по-видимому, не коснулось. Хотя послы, генералы и политики ждали самых страшных бедствий, голос Энвера оставался все таким же обнадеживающим и тихим. Спокойствие и мужественность человеческого духа никогда не были столь полезны, как тогда. В конце декабря – начале января, когда город накрыла первая война страха, Энвер сражался с русскими на Кавказе. Однако эта кампания, как я уже говорил, была не слишком успешной. Энвер покинул Константинополь, чтобы стать завоевателем, однако в конце января вернулся, командуя побитой и деморализованной армией. Такой кошмарный опыт сломал бы любого другого, и то, что Энвер остро чувствовал неудачу, было видно исходя из того способа, который он выбрал, чтобы спрятаться от общественности. В первый раз после его возвращения я увидел его на благотворительном концерте в пользу Красного Креста. Энвер сидел в глубине ложи, стараясь не попадать в поле зрения присутствующих. Было вполне очевидно, что он был не уверен, что публика радушно его примет. Все важные люди в Константинополе – наследник, члены кабинета и послы – посетили это мероприятие. И согласно традиции наследник приглашал к себе высокопоставленных лиц, чтобы сказать им несколько приветственных слов. Среди прочих был приглашен и Энвер. По-видимому, это прибавило ему мужества, и он появился в обществе дипломатов, которые восприняли это как знак того, что его положение в обществе восстановлено. Спустя несколько дней после этого он обсудил сложившуюся ситуацию со мной. По его словам, он был изумлен распространением страха и отчаяния в городе, а приготовления к переезду султана и правительства, что практически оставляло город на милость англичан, вызывали у него отвращение. Он не верил, что флот союзников мог войти в Дарданеллы, он совсем недавно проинспектировал все фортификационные сооружения и был уверен в их способности дать успешный отпор. И хотя корабли союзников все же уже находились в Дарданеллах, он заверял всех, что Константинополь будет защищаться до последнего человека.

Однако заверения Энвера не удовлетворили его коллег. Они готовились к приходу англичан. Если, несмотря на самое героическое сопротивление, которое смогут оказать турецкие армии, союзники все-таки захватят город, правящие классы были к этому готовы. Они намеревались сделать со своей столицей то же самое, что русские сделали с Москвой, когда к ней подошел Наполеон.

– Они никогда не получат этот город, – говорили мне, – а только кучу пепла.

Кстати, эти слова были вовсе не пустой угрозой. Мне сообщили, что во все полицейские участки и ряд других мест завезены канистры с бензином, которые можно было очень быстро поджечь. Так как большая часть домов в Константинополе была построена из дерева, то все это представлялось не слишком сложной задачей. Но турки были решительно настроены уничтожить не только эти временные здания; их планы распространялись также на прекрасные архитектурные творения, созданные христианами задолго до турецкой оккупации. В частности, они хотели взорвать мечеть Святой Софии. Это здание, которое было христианской церковью в течение многих веков до того момента, когда стало мусульманской мечетью, представляло собой величественное строение времен исчезнувшей Византийской империи. Естественно, предложение совершить подобный акт вандализма вызвало у всех нас возмущение, и я обратился к Талаату с просьбой пощадить храм Святой Софии. Он легко отнесся к предполагаемому разрушению.

– В комитете партии «Единение и прогресс» не найдется и шести человек, – сказал он мне, – которые любили бы старое. Нам всем нравится все новое!

Это все, чего я смог добиться тогда относительно этого вопроса.