Трагедия белого юга. 1920 год

Как бы подводя итог этим событиям, которые в обиходе назвали «Кубанским действом», бывший Войсковой атаман Кубани А.П. Филимонов писал: — «Разгром Кубанской Рады, закончившийся повешением члена Рады Калабухова и высылкой в Константинополь наиболее влиятельных представителей оппозиции, сыграл значительную роль в общем ходе борьбы с большевиками на Юге России и был одним из существенных поводов к катастрофическому отходу Вооруженных Сил Юга России от Орла до Новороссийска»^{67}.

Слухи о событиях в Екатеринодаре быстро дошли до фронта и стали горячо обсуждаться в кубанских войсках. Нужно отметить, что большинство казаков считали Кубанскую Раду защитницей своих интересов, и на стихийно возникших митингах они стали открыто выступать против Верховного командования ВСЮР. Считавшийся народным героем Кубани генерал Шкуро в своих воспоминаниях приводит слова казака-кубанца, сказанные им на одном из таких митингов. — «Мы воюем одни. Говорили, что вся Россия встанет, тогда мы отгоним большевиков, а вот мужики не идут, одни мы страдаем. Многие из нас уже побиты. Где новые корпуса, которые обещали? Все те же корниловцы, марковцы, дроздовцы да мы, казаки... Вот Рада за нас заступается. Но можем мы одолеть всю красную нечисть? Скоро нас всех побьют, тогда большевики опять Кубань завоюют»^{68}. Деморализация кубанских частей стала нарастать. Казаки в массовом порядке начали бросать фронт.

Чтобы попасть на родину, ими использовалась любая возможность. Всякими правдами и неправдами кубанцы добывали документы о плохом состоянии здоровья. И таких «больных» становилось все больше. Те, кто в свое время вступили в части добровольно, считали, что имеют право так же добровольно и покинуть их. Командиры полков были завалены ходатайствами о предоставлении отпусков. Некоторые просто дезертировали, уводя с собой коней и приобретенную мародерством добычу. Иные собирались в фиктивные подразделения и якобы от имени крупных военачальников требовали железнодорожного транспорта для отправки на Кубань, а если это не получалось, тогда просто силой захватывали вагоны.

Пользуясь отсутствием должного порядка на железных дорогах, дезертирам безнаказанно удавалось добираться до терских и кубанских станиц, вызывая там зависть родственников одностаничников, сыновья и братья которых еще продолжали рисковать жизнью на войне. И без того невысокий авторитет генерала Деникина на Кубани да и в добровольческих частях резко упал. Если в начале Гражданской войны его за глаза называли «царь Антон», то теперь пренебрежительно окрестили «дедом Антоном» и даже «бабой».

После переворота Кубанская Рада избрала правительство из числа «линейцев» — сторонников великодержавной политики Деникина. Атаманом стал Н.М. Успенский, Председателем правительства — Ф.С. Сушков, а во главе Рады — Д.Е. Скобцов. Однако эти действия, как и следовало ожидать, вызвали недовольство среди значительной части казаков и Деникин вынужден был пойти на ряд уступок «черноморцам». В частности, Кавказская армия была преобразована в Кубанскую и признана независимой от штаба ВСЮР. Был учрежден Верховный войсковой круг Дона, Кубани и Терека. Его председателем стал И.П. Тимошенко, который сразу же развернул работу по завершению создания Юго-Восточного Союза^{69}.

Кубанское правительство и Рада, получив в свое распоряжение армию, все равно не могли преодолеть процесс ее разложения. Старые части таяли на глазах, а формировать новые становилось все труднее. Очень откровенно и достаточно точно о деморализации всех белых войск и кубанских, на тот момент, особенно высказался генерал Н.В. Шинкаренко. В боях под Царицыном он командовал сводной дивизией, но после ранения находился не у дел. Воспользовавшись протекцией генерала Врангеля, он получил назначение командовать 2-й Кубанской дивизией, когда она вместе со всей Кубанской армией уже отступала от Екатеринодара. В его дневнике читаем: — «Заметим, что весь декабрь месяц, когда требовалось оборонять уже свой родной Дон, полки Донской армии, отнюдь не жидкие числом, сумели только отступать, отдав «товарищам» всю донскую землю, до последнего клочка ее. Впрочем, самые последние клочки были отданы уже в феврале 1920-го...

Это не особо исключительный упрек: в войске Донском всегда были и генералы, и офицеры, и рядовые казаки с урядниками высоких боевых качеств. И в Гражданскую войну всякий и всякий смог увидеть это вновь в боях 1920 года в Северной Таврии. Так что, не в особый упрек, — думаю, чтобы показать до какой степени пал к концу 1919 года боевой дух наших «белых». С казаками-кубанцами месяца два позже случилось еще худшее, чем то, что было с донцами. А относительно нас, «добровольцев» с полками, где была такая масса офицеров и где сосредоточилось все годное, что только имелось в культурных служивых дворянских слоях русского общества, по всей справедливости следует признать, что огромное большинство нас в конце 1919 года было занято только тем, чтобы как-нибудь поудобнее для себя уклониться от боя. Огромное большинство»^{70}.