В этот роковой день 28-го мая наш отец был дежурным офицером в гражданском лагере Пеггеца. К моменту окончания его дежурства грузовики с казачьими офицерами уже отбыли. Отец не был особенно обрадован таким поворотом событий и считал оскорблением, что его, одного из старших офицеров, оставили в лагере. Это не отняло много времени — послать грузовик вернуться за ним и еще двумя офицерами, оставленными в лагере. Мама умоляла отца спрятаться и не ехать на «конференцию», но отец был непреклонен — это его долг и право!
Когда грузовик тронулся с места, мама быстро дала золотые часы молодому британскому солдату на мотоцикле, умоляя его везти ее следом за грузовиком. Солдат, очевидно, был тронут мольбой и, подхватив мою мать, пустился вслед за уехавшими. Когда они догнали грузовик, мама начала кричать отцу, чтобы он спрыгнул и бежал в лес. Отец был поражен ее советом и выкрикнул в ответ: «Что вы, женщины, понимаете в этих вещах?»
Это были последние слова, сказанные отцом моей матери.
Оказалось, что моя мать и мой брат Николай видели отца в последний раз! Я же сам встретился с ним только через долгих тридцать лет.
Когда офицеры не вернулись к вечеру, как было обещано, лагерь Пеггец забурлил слухами и самообвинениями. Инстинктивно все почувствовали, что какая-то беда случилась с офицерами. На следующий день английский связной офицер майор «Расти» Дейвис подтвердил наши самые худшие опасения: офицеры были выданы Советам. Он старался убедить оставшихся, что с офицерами обойдутся гуманно. Но все знали, я думаю, включая майора Дейвиса, чего офицеры могли ожидать от своего самого лютого врага.
30-го мая в Пеггеце появились черные флаги. Все, что было черное, вывешивалось в знак протеста против действия англичан. Плакат на ломаном английском языке выражал общее мнение всех: «Лучше смерть, чем отправка в СССР». Оставшиеся казаки и их семьи твердо решили не быть репатриированными. Писались петиции королю Георгию в Лондон, Международному Красному Кресту, Королю Югославии Петру, Папе Римскому и, наконец, самому фельдмаршалу Александеру. В лагере объявили голодовку. Но все это оказалось бесполезным.
На следующий день майор Дейвис объявил лагерю, что все оставшиеся в Пеггеце будут репатриированы в советскую оккупационную зону 1-го июня. Эта новость, хотя и не совсем неожиданная, прозвучала в лагере, как смертный приговор. Реакция на сказанное была разная: одни ругались, другие обвиняли себя за то, что поверили англичанам, третьи подготавливались к неизбежной смерти, раздавали свои принадлежности, а несколько человек сумели исчезнуть из лагеря в надежде спастись.
Наша мать, Ольга Николаевна Грудзевич-Нечай, дочь царской службы генерала, была отважной женщиной, прекрасной не только обликом, но и душой.
В этот день она забрала моего брата Николая и меня и поселила нас в доме австрийцев рядом с лагерем.
Ольга Николаевна Протопопова (урожденная Грузевич-Нечай). 1944 г.
Наша мать, учившаяся до войны на медицинском факультете Белградского университета, работала в лагерном лазарете и часто оказывала медицинскую помощь местному населению, что у них вызывало симпатию к казакам. Это давало ей возможность свободно покидать пределы лагеря. То, что она смогла отвести нас, детей, в относительно безопасное место, развязало руки ей и бабушке, которая недавно приехала к нам из Вены, позволило принять необходимые решения, чтобы избежать репатриации.
1-го июня лагерь поднялся рано. Божественная литургия была назначена на пять часов утра, чтобы все могли приобщиться Святых Таинств Христовых. Походный Престол был устроен на ящиках с нетронутой провизией, нетронутой во время голодовки. Главная площадь лагеря была окружена с трех сторон деревянным забором, а посреди площади возвышался Престол. Женщины и дети толпились вокруг него, казаки и молодые юнкера охраняли толпу живою цепью.
Картина С. Г. Королькова. Выдача казаков в Лиенце. Австрия — июль 1945 г., Кубанский казачий музей, Нью-Джерси, США.
Во время богослужения англичане подвели грузовики и загородили ими оставшийся выход из лагеря. Где-то после 7.00 часов утра у англичан лопнуло терпение ожидать конца службы. Им казалось, что служба никогда не кончится и у казаков нет намерения репатриироваться. Полковник Малком и майор Дейвис, посмотрев на толпу, решили применить силу, если жертвы их предательства откажутся уезжать. Был отдан приказ грузиться по машинам. Реакция казаков выразилась в том, что они еще плотнее сомкнулись вокруг Престола. Богослужение приняло возбужденный тон. Верующие начали петь «Отче Наш», и молодые казаки еще крепче взялись друг за друга, охраняя грудью массу женщин и детей.