Трагедия казачества. Война и судьбы-5

И начинает задавать вопросы: что такое лага, что такое балка, что такое основание, что такое группа грунта, и далее, и далее. Я терпеливо отвечаю, даже рисую что-то на бумаге, а сам думаю, что же это за человек, таких простейших понятий не знает. Хотя, конечно, пацан совсем, да и жил в городе, деревянного строительства в своей жизни, скорее всего, и в глаза не видел.

Выхожу утром из своей палатки, иду по зоне, вижу: на строящемся бревенчатом бараке двое зэков отрезают по отвесу углы готового сруба, а мой новоявленный помощник стоит и разговаривает с ними.

Подхожу, прислушиваюсь.

— Ребята, — говорит он, посматривая в бумажку, — а что такое фронтон?

— А вот, — отвечают те, — то самое, что мы отрезаем.

— Так что, он совсем не нужен?

— Конечно, на хрена же он кому нужен.

Подхожу к нему вплотную, завожу в нашу палатку.

— Что ж ты делаешь? — говорю. — Они же над тобой издеваются. Ничего ни у кого, кроме меня, не спрашивай.

Он начал оправдываться, что, мол, стесняется того, что он ничего не знает, не понимает. Что я о нем подумаю?

— Я о тебе подумаю то, чего ты стоишь. А если хочешь работать, то всему научишься. Только учись.

Прошло три месяца. Был он послушным, смирным и исполнительным, звезд с неба не хватал, но и очень уж тупым не был. К настоящему нормированию, то есть к определению норм и расценок я его еще не допускал, но он уже много занимался с нарядами и помогал бригадирам заполнять в них описания работ, частично подсчитывая объемы работ — одним словом, он мог со временем стать и настоящим помощником.

И грянул гром. Из Циммермановки нам сообщили, что к нам, именно в нашу колонну, едет комиссия из Москвы. Из Москвы!!!

Что такое для лагеря комиссия, да еще из Москвы (это было настолько невероятно, что наше начальство сразу не поверило, и его долго уговаривали из Циммермановки), это объяснять, по-моему, никому не надо. Вся территория, бараки, кухня, баня, медпункт — все чистилось и блистилось, из медпункта срочно выписывались, выдворялись подозрительные больные (как правило из блатных), из зоны вывозились на работу абсолютно все, даже знаменитый в нашей колонне отказчик, с которым что только ни делали для выхода на работу: и морили в карцере, и били беспощадно, и вывозили из зоны привязанным цепью к трелевочному передку (это было довольно часто применяемая процедура). На этот раз он за булку хлеба и половину соленой кетины согласился появиться на траншее.

Комиссия прибыла: двое из Москвы, из МВД и еще человек пять из Комсомольска (Нижне-Амурлаг) и Циммермановки. Мы все на траншее. Как только вся немалая группа начальства показалась в пределах видимости, все, и я в том числе, и даже воры в законе спрыгнули в траншею и взяли в руки лопаты, так как и высокие блатные авторитеты не будут по пустякам портить отношений с лагерной администрацией.

Один только тот самый, временно купленный злостный отказчик, не проявлял сознательности, а наоборот, влез на самый высокий пень с огромным куском хлеба в одной руке и с кетиной в другой, и принялся за трапезу.

Конечно, комиссия сразу же заметила его.

— Видно, неплохо тебе живется, — говорит ему главный в этой комиссии, полковник из Москвы.

— А вы приезжайте почаще из своей Москвы, так и вообще жизнь будет мировая, — отвечает тот, еле-еле произнося слова набитым ртом.

— Это почему же? — не понимает полковник.

И тот, прожевавши то, что уже было запихано в рот, честно рассказывает, как и за что он получил то, что сейчас у него в руках. Тут майор Аникин включается в беседу и, видя, что мистификация полностью разоблачена, докладывает полковнику, какой это отвратительный и вредный человек.

— А что ж ты так? — вновь обращается полковник к отказчику. — Ведь Ленин сказал: «Кто не работает, тот не ест!»

— Брось, гражданин начальник. Ленин таку херню (он выразился гораздо круче) не скажет.

На этом беседа закончилась без малейшего воспитательного эффекта, комиссия двинулась дальше, и все было без сучка и задоринки.

Комиссия пробыла у нас три дня. Один из членов комиссии, какой-то начальник из Комсомольска, когда уже, как поняло наше начальство, не было нужды прятать своих «зачумленных» работников (с 58 статьей), просмотрел у меня пачку нарядов и не нашел в них туфты (иначе, чтобы я был за спец?).

Перед отъездом комиссия провела секретное собрание вольнонаемного состава колонны, а ее глава, московский полковник, произнес речь, которую, несмотря на секретность, я передаю в изложении.

«Вы все сразу, конечно, поняли, что мы приехали из Москвы не для того, чтобы посмотреть на траншею и трубу. Мы приехали для того, чтобы проверить, как выполняются приказы Министерства внутренних дел и вообще политика партии в отношении заключенных, осужденных за контрреволюционные преступления по ст. 58 УК РСФСР. И сделали мы это по сигналу, поступившему отсюда же.