Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября

Вот, пожалуй, и все, что можно рассказать о «бывшей жене расстрелянного» Василия Петровича Мухина, просившей Моисея Соломоновича Урицкого как товарища, к которому можно обратиться с просьбой свободно, без страха, отпустить больного мужа ей на поруки.

8

Если мы сравним биографии Василия Петровича Мухина и Захария Петровича Жданова, также арестованного в эти июньские дни по делу «Каморры народной расправы», то обнаружим в этих биографиях «основного исполнителя» и «дублера» немало сходного.

Как и Мухин, Захарий Петрович Жданов был весьма состоятельным человеком. До 1913 года он даже держал в Петербурге банковский дом «Захарий Жданов».

Другое дело, что Мухин был богат от рождения, «существовал «на личные средства, доставшиеся от отца, который в свою очередь получил их тоже от своего отца», а Захарию Петровичу Жданову в жизни пришлось пробиваться к финансовому успеху своими собственными силами.

«Я происхожу из крестьян Ярославской губернии, тринадцати лет от роду был привезен в Петроград. Образование получил на медные пятаки… — рассказывал он на допросе. — Я «сам себя сделал». Исключительно своим трудом, своею русскою сметкою достиг до верхов коммерческого благополучия» ^{160}.

Это, однако, не помешало им одинаково распорядиться своими состояниями.

Василий Петрович Мухин основные свои средства вложил в женскую гимназию и коммерческое училище для мальчиков в городе Рославле Смоленской губернии. Точно такие же планы были и у Захария Петровича Жданова.

«В отобранных у меня при аресте бумагах находится составленное мною шесть лет назад завещание на случай моей смерти. По прочтении завещания Вы, господин председатель, убедитесь, что все свое состояние без остатка я возвращаю народу, из которого вышел и выбился. Я назначаю состояние исключительно на нужды просвещения».

Видимо, это обстоятельство и возмутило Моисея Соломоновича Урицкого, считавшего, что для русского народа органы ЧК более необходимы, нежели какое-то просвещение.

Состояния Мухина и Жданова необходимо было перевести на текущий счет Петроградской ЧК, а не расфукивать по пустякам… И поскольку «экстаз» чекистской работы всегда совмещался в Моисее Соломоновиче с редкостной практичностью, выработанной еще с юношеских лет, когда революционную деятельность он совмещал с семейным бизнесом в лесной торговле, он и сейчас живо смекнул и определил Мухина главным финансистом погромщиков.

Ну, а Захарию Петровичу Жданову — все должно быть предусмотрено в деле! — отводилась роль «дублера»…

Разумеется, Захарий Петрович и не подозревал до поры, на какую роль готовят его. Через два с половиной месяца заключения он напишет в заявлении на имя Урицкого:

«Хотя никакого обвинения до сего времени не предъявлено, однако из проходившего в Вашем кабинете, при свидании с женой, разговора я узнал, что меня обвиняют в пожертвовании на некую погромную организацию, под фирмой «Каморра народной расправы». По этому поводу я позволю себе обратить Ваше внимание на следующее:

1. О существовании погромной организации, названной вами, я впервые узнал в арестном помещении на Гороховой, 2.

…

6. Погромщиком я никогда не был… Будучи антисемитом, а тем паче погромщиком, нельзя всю рабочую жизнь проводить среди евреев. Между тем вся моя жизнь, все мои коммерческие обороты я веду только с евреями, работая на бирже, где евреев девяносто пять процентов общего состава, — и за все время никто и никогда меня «погромщиком» не считал» ^{161}.

Неосведомленность Захария Петровича по поводу финансирования им «Каморры народной расправы» не должна удивлять нас. Ведь Василий Петрович Мухин тоже только беспрерывно плакал и «по существу обвинения ничего объяснить не мог своей жене, говоря лишь, что он ни в чем не виновен».

Не блещет оригинальностью и аргументация З. П. Жданова в пользу своей непричастности к погромщикам из «Каморры».

Тут надо отметить, что, даже когда обвинение и не было сформулировано, все допросы велись так, что подследственный должен был доказывать, чего хорошего он сделал для евреев в своей жизни.

И доказывали.

Вернее, пытались доказать…

«Лучшим доказательством того, что я чужд всяких антисемитских выступлений, служит то, что я, составляя списки счетчиков в предстоящую перепись, включил в число счетчиков служащих управы, среди которых есть и евреи» ^{162}.

Выходило смешно, глупо, а главное, как-то унизительно, но ведь именно этого и добивался Моисей Соломонович от арестантов.