Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября

Колоннада портиков дома на углу Гороховой и Адмиралтейского проспекта как бы повторяла портики на здании Генерального штаба, включая здание Чрезвычайной комиссии в имперский ансамбль Дворцовой площади…

Дзержинскому понравилась и планировка подвалов.

Смущало только, что подвалы были невелики, а ведь сколько человек требовалось втиснуть сюда!

Может быть, всю Россию…

Было о чем подумать.

Звероподобный Якоб Петерс стоял рядом, и из мутных глаз его сочился сырой холод подвалов…^{28}

Очень скоро на Гороховую потянулись первые сотрудники ВЧК.

Как остроумно заметил новейший биограф «железного Феликса» И. Кузнецов, Дзержинский взломал общественную преисподнюю, выпустив в ВЧК армию патологических и уголовных субъектов, с помощью которых он и превратил Россию в подвал ЧК…

Действительно…

Чего стоил только уже упомянутый нами Якоб (Екабс) Петерс!

Расстрелы были его увлечением. Однажды за ночь Петерс расстрелял 90 человек.

В двадцатые годы, когда подрос его сынишка, Петерс брал иногда мальчугана на расстрелы, и тот все время приставал к нему: «Папа, дай я…» Добрый папаша никогда не отказывал Игорьку и позволял ему немножко пострелять…

А Янис Судрабс, латыш, прогремевший по России под псевдонимом Мартин Лацис?

Это он поучал своих подручных: «Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал словом и делом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, — к какому классу он принадлежит, какого образования, воспитания, происхождения или профессии. Эти вопросы должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора».

А белесоглазый латыш Александр Эйдук, который говорил, что массовые расстрелы полируют кровь?

Очень скоро все эти имена набухнут такой кровью, что затмят имена палачей былых времен.

Менее известны имена других сотрудников Дзержинского — целой армии набранных им тайных осведомителей и провокаторов…

Вот лишь один из них — Алексей Фролович Филиппов.

Алексей Фролович до революции не гнушался участием в проектах, связанных с деятельностью «Союза русского народа», а кроме того, владел «Банкирским домом народного труда». Октябрьский переворот и, в частности, декрет об аннулировании дивидендных бумаг разорили Филиппова, и чтобы спасти дело, он и пошел работать в ЧК.

«Мы сошлись с Дзержинским, который пригласил меня помогать ему, — рассказывал Филиппов все на той же Гороховой улице, только уже на допросе. — Дело было при самом основании Чрезвычайной комиссии на Гороховой, когда там было всего четверо работников. Я согласился и при этом безвозмездно, не получая платы, давал все те сведения, которые приходилось слышать в кругах промышленников, банковских и отчасти консервативных, ибо тогда боялись выступлений против революции со стороны черносотенства»^{29}.

Взамен за безвозмездные сведения Алексей Фролович становится по-настоящему влиятельным в стране человеком. На основании его докладных записок готовится декрет о национализации банков, при участии Филиппова распродавался русский торговый флот.

Какие неофициальные доходы имел Алексей Фролович от своего сердечного сочувствия большевикам, неведомо, но известно, что у него была большая квартира в Москве и огромная квартира — часть ее он сдавал шведской фирме — в Петрограде на Садовой улице. Кроме того, вопреки национализации банков, продолжал работать и банк Филиппова.

Любопытно, что эти признания Алексей Фролович Филиппов сделал, будучи уже арестованным Моисеем Соломоновичем Урицким.

Причем не сразу…

Дольше, чем тайну своего секретного сотрудничества с Дзержинским, Филиппов хранил только секрет своей национальности. Сотрудники Моисея Соломоновича Урицкого считали Филиппова черносотенцем, а он был евреем-выкрестом… Впрочем, об этом мы еще расскажем, когда будем говорить об убийстве Володарского.

Разумеется, далеко не все сексоты Дзержинского обладали скромностью Филиппова, не все столь же успешно выдерживали испытание безграничной чекистской властью.

Известно, например, что самозваный князь Эболи де Триполи, ссылаясь на свое сотрудничество с ЧК, открыто грабил посетителей ресторанов.

Но Феликс Эдмундович — надо отдать ему должное! — жестоко расправлялся с такими ослушниками.

«В последнее время количество трупов повысилось до крайности, — писал в те дни Исаак Бабель^{30}. — Если кто от нечего делать задает вопрос — милиционеры отвечают: «Убит при грабеже».

В сопровождении сторожа я иду в мертвецкую. Он приподнимает покрывала и показывает мне лица людей, умерших три недели тому назад, залитые черной кровью. Все они молоды, крепкого сложения. Торчат ноги в сапогах, портянках, босые восковые ноги. Видны желтые животы, склеенные кровью волосы. На одном из тел лежит записка:

«Князь Константин Эболи де Триколи».

Сторож отдергивает простыню. Я вижу стройное сухощавое тело, маленькое, оскаленное, дерзкое, ужасное лицо. На князе английский костюм, лаковые ботинки с верхом из черной замши. Он единственный аристократ в молчаливых стенах.