Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

Поэтому ничего удивительного нет в том, что Тихомиров и Александр Михайлов попытались достичь того же — ведь по энергии, решительности и вере в собственную победу они нисколько не уступали Ленину, Троцкому, Сталину и самым железным из соратников последних. Эту веру, которой у него летом 1879 года все-таки не доставало (или, попросту, его еще не посвятили в суть дела), разделил со временем и наиболее гибкий из них — Желябов: мы уже писали о том, как осенью 1880 года он достаточно откровенно заявлял о захвате власти в собственные руки.[841]

Заметим притом, что сами Михайлов, Тихомиров, а затем, возможно, Желябов, никаким самогипнозом не занимались и цареубийцами себя вовсе не считали: все детали покушения Соловьева явно указывают на то, что это была инсценировка, а никакое не покушение. Ниже мы покажем, что и все прочие покушения (до злополучного 1 марта 1881 года!) обладали теми же самыми особенностями.

Но все это не выглядело инсценировкой ни для многих миллионов россиян, ни для непосредственных участников этих акций — включая несчастного Соловьева. В смысле же этих совсем не бессмысленных террористических представлений нам еще предстоит разбираться.

Отвлекаясь же от технических деталей и тактических уловок, в которые были посвящены явно немногие из ведущих террористов, мы можем сформулировать главный жизненный принцип всех заговорщиков, объединившихся летом 1879 года. Он сводился к альтернативе: Победа или Смерть, которую более точно, чем Тихомиров, сформулировала Вера Фигнер.

Разумеется, в личном плане всех все равно ждала смерть — безо всяких альтернатив. Насладиться, однако, перед этим победой — вот ведь в чем был максимальный выигрыш!

Была ли хоть у кого-нибудь из них такая возможность?

Но и в самом мрачном варианте тоже не следует видеть ничего особенного: ведь даже и Ленин, Троцкий и Сталин практически добились совсем не того, чего хотели и о чем мечтали! Однако, как гласит принцип олимпийского движения, главное — не победа, а участие!

Тут, однако, мы отступим от канонов, принятых в революционных и в контрреволюционных учебниках: указанная альтернатива не исчерпывала всех их перспектив. Существовал еше и третий вариант: кто-то более умный, сильный и хитрый соблазнит или заставит их силой или обманом пойти третьим путем: вложить всю их энергию, решительность и веру в победу в достижение совершенно им чуждой, но зато гораздо более реальной и возможной цели!

Вопрос о подконтрольности всей этой лихой компании более могущественным силам нужно поставить уже в отношении событий лета 1879 года. Вот какое временное разрешение он получил, по нашему мнению, в тот момент.

Фроленко отдал полиции деньги Херсонского казначейства, но не отдал исполнителей ограбления. Согласовано ли было такое решение с Добржинским и его публикой — не ясно.

Во всяком случае, Фроленко, получив приглашение сначала в Тамбов, а затем и в Липецк, заведомо решил не выдавать первоначальную встречу, а поприсутствовать, послушать, посмотреть и подумать. Заметим, что после Липецка у него оставалась практическая возможность выдать всех заговорщиков, собравшихся на общий съезд. Так или иначе, он решил самостоятельно разобраться с этим, постаравшись изолировать Перовскую.

Липецкий съезд прошел безо всяких помех со стороны полиции — значит, выдан он действительно не был.

В Липецке же Фроленко, во-первых, убедился в том, что Тихомиров, Михайлов и прочие настроены очень серьезно. К тому же ему оказали должный почет и доверие: он был избран в руководящую тройку. Во-вторых, тогда же он узнал, что предстоящий съезд в Тамбове уже выдан полиции — едва ли по-другому нужно трактовать ее поведение в этом богом забытом уголке. Для Фроленко должно было быть ясно, что съезд выдала Перовская, все же получившая от кого-то приглашение на него. Не исключено, однако, что и он сам заранее выдал этот съезд, но только теперь передумал. Но полиция в Тамбове не смогла никого арестовать: сначала она глуповато выдала себя (но не настолько, чтобы Попов и другие заподозрили предательство), затем не установила плотного наблюдения, ожидая сбора всех делегатов, а в результате птички упорхнули.

Тут Фроленко поспешил срочно перехватить Перовскую — до того, как она узнала новый адрес съезда в Воронеже. Фроленко изложил ей свою новую жизненную программу: они получали реальную (как ему казалось тогда) возможность принять непосредственное участие в цареубийстве. Это списало бы с них все прегрешения перед преданными товарищами. Таков был предложенный им путь обретения и внутренней, и внешней свободы и возрождения политической чести.

Следует ли сомневаться в том, что такой план должен был вызвать у когда-то честной революционерки Перовской полный восторг? (Нам очень нравятся словосочетания типа честный революционер, честный полицейский, честный вор!) И съезд в Воронеже тоже никем не был выдан!