Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

Как видим, это классическая сельскохозяйственная коммуна, какие усиленно насаждались, начиная с 1918 года, а затем, в эпоху уже сплошной коллективизации, сменились менее коммунистической и более либеральной формой принуждения — сельскохозяйственными артелями. Россия, покрытая повсеместно сетью удаловских коммун (если бы это стало возможным) несомненно превратилась бы в настоящую коммунистическую державу!

Комплексный план учитывал все детали сельского быта и предусматривал буквально все потребности — включая необходимость использования детей для сбора колосков после уборки урожая. Во времена детства автора этих строк «Пионерская Правда» буквально надрывалась на данную тему, имея в виду, как и Удалов, сбор в пользу хозяйства, а не в свою собственную, за что, как известно, полагался лагерный срок!

Были у Удалова и ошибки, вызванные его недостаточным практическим опытом внедрения колхозного движения. В том числе он считал предпочтительным формировать производственные звенья из близких родственников; практика же 1930–1933 годов показала, что в этом случае слишком мягок диктат над работниками со стороны руководства самого нижнего уровня, что усиливало «кулацкое сопротивление» колхозному труду.

Судьба великих пионеров в России незавидна — нет вот и памятника Удалову посреди Манежной площади, и не только ему — практически все российские теоретики и практики коммунизма ХVIII века (Федор Эмин, М.М. Херасков, Ф.И. Дмитриев-Мамонов, В.А. Левшин, М.Д. Чулков и другие, кроме достаточно известного М.М. Щербатова) начисто обойдены отечественной и мировой историей!

А ведь насколько было бы полезней, если бы Ленин и другие великие мыслители, заглянув в зеркало, могли бы увидеть на своих плечах эполеты петровской и екатерининской эпох!.. Да и не пропали бы зазря великолепные прозрения крепостников, а коммунистам не понадобилось бы заново изобретать велосипеды!..

Теоретические разработки Удалова, широко известные среди его образованных современников, не получили общероссийского практического внедрения по единственной, но вполне весомой причине: Пугачевщина показала, что на эти темы шутить не стоит!

Русские крестьяне оказали достойное сопротивление всем формам угнетения, которые им пытались навязать сверху — включая и замысленные доморощенными российскими коммунистами.

Но сбросить с себя это иго целиком российскому крестьянству в XVIII веке оказалось не по силам. И самым страшным был практически полный произвол, с каким помещик продолжал распоряжаться судьбой раба!..

В отношении трудовой стратегии крепостным оставалось одно из трех.

Можно было прямо сопротивляться, гарантированно подвергаясь карам — вплоть до самых жестоких: ведь помещик мог, ни перед кем не отчитываясь, сослать любого своего подданного на каторгу; позже Александр I смягчил эту меру, разрешая отправлять бессудно лишь на поселение в Сибирь. Только в случае смертельных расправ власти вмешивались, да и то не всегда и не сразу: Салтычиха набирала свой кровавый счет не один год.

Лишь в конце царствования Николая I начали обращать внимание и на меньшие прегрешения помещиков: «Употребление пыток не было редкостью даже в 40-х и 50-х годах XIX столетия, когда отношения помещиков к крестьянам, благодаря императору Николаю I и его усердному помощнику в этом деле, гр[афу Л.А.] Перовскому, управляющему министерством внутренних дел с 1841 [по] 1851[115] г., были подчинены более строгому контролю правительства».[116]

Можно было саботировать втихую, но и это не гарантировало от возможного зверского возмездия.

Наконец, можно было рьяно исполнять свои обязанности, защищаясь от хозяина той выгодой, какая ему доставлялась. Но в этом последнем варианте легко было оказаться нещадно обобранным и оскорбленным в лучших чувствах и помыслах.

Иным деревенским богатеям удавалось выбиться даже в миллионеры. Однако избавиться от помещика-кровососа нередко бывало сложнее, чем совершить предпринимательское чудо. Грамотные и хладнокровные феодалы стремились создавать целые системы для эксплуатации капиталистов, возникавших среди их бесправных рабов.

Самым классическим примером такой системы было село (ставшее затем городом) Иваново-Вознесенское, принадлежавшее Шереметевым; все производство и вся торговля в этом крупнейшем центре осуществлялись графскими крепостными, среди которых было и немало богатеев.[117]