Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

Тот же Б.Н. Чичерин так высказывался по этому поводу: «Вообще в России грабительство чиновников доходит до изумительных размеров. У помещиков это даже любимый аргумент для защиты своих прав: они храбро утверждают, что их крестьяне живут лучше, нежели государственные и что всякая перемена принесет им более вреда, нежели пользы. Однакоже ни один государственный крестьянин не согласится быть крепостным, а крепостные, напротив того, хватаются за каждый удобный случай, чтобы сделаться свободными. /…/ хотя из свободных крестьян чиновники выжимают все, что можно, они все-таки имеют необходимое, и пауперизма у них нет».[179]

В отношении же будущего — вплоть до ХХ века! — справедливость приведенных строк неизвестного помещика совсем иная: это жуткое пророчество оправдалось более чем с лихвой!

Маленькие и не очень маленькие концлагеря, по существу созданные в каждом поместье в XVIII веке, существование которых пытались продолжить и в XIX-м, нисколько себя не оправдали: ни в нравственном, ни, в конечном итоге, в экономическом плане!

Общую ситуацию, в какой пребывала Россия, очень образно обрисовал в 1839 году, не вдаваясь в экономические подробности, известный критикан Николаевского режима французский маркиз де Кюстин: Россия — «котел с кипящей водой, котел крепко закрытый, но поставленный на огонь, разгорающийся все сильнее и сильнее. Я боюсь взрыва»[180] — но русские этого тогда вроде бы вовсе не боялись!

Их самоощущение исходило из памяти о грандиозных победах 1812 года, и все свои и тем более чужие мысли и соображения о необходимости внесения перемен в самые основы образа жизни, упорно выталкивались из их сознания.

Так же происходило и много позднее — в эпоху после 1945 года!

1.6. Эхо грозы 1812 года

1812 год перевернул все российские и европейские реалии.

Спустя четверть века один из доморощенных экономистов и публицистов, Р.М. Зотов, писал: «1812-й год подобно сильной грозе очистил Русский воздух, зараженный унизительным пристрастием ко всему иностранному. С тех пор Россия, спасшая Европу, имела полное право гордиться собственною национальностью, — а теперь, вот уже близ 25-ти лет, как чувство народной гордости быстро развивает самобытный тип Русского народа».[181]

Начало истерической патриотической пропаганде положили «Письма» И.М. Муравьева-Апостола (отца знаменитых братьев-декабристов), написанные еще во время наполеоновской оккупации Москвы. Затем эстафету подхватили «Письма русского офицера», автором которых был будущий непосредственный участник заговора Ф.Н. Глинка — адъютант графа М.А. Милорадовича, написавший в новогоднюю ночь 1813 года знаменательные строки: «Русский, спаситель земли своей, пожал лавры на снегах ее и развернул знамена свои на чужих пределах. Изумленная Европа, слезами и трауром покрытая, взирая на небо, невольно восклицает: «Велик Бог земли русския, велик Государь и народ ее!»».[182] Обе агитки публиковались и снискали признание в 1813 году.

Идеологический поворот был радикальным: от культа европейской цивилизации, насаждаемого преемниками Петра I, к восхвалению самостоятельности и самобытности России.