Вот в каком виде представлялось высшее правосудие екатерининских времен! Павел расчистил эту «берлогу кляузничества», обновив состав Сената и вдохнув в него энергию. Необходимо иметь в виду, что высшие сословия России, развращенные семидесятилетним женским правлением, не могли бы сочувствовать искренно ни просвещенному уму на престоле, ни стремлению к правосудию и справедливости, проявляемому монархом, хотя бы это и был монарх, лишенный тех глубоких недостатков характера, которыми отличался Павел. Истинное просвещение не много находило сторонников и поборников в развращенном фаворитизмом обществе; оно заменялось в нем наружным фальшивым блеском спесивого, роскошного барства. Еще менее могло встретить в этом обществе поддержки и сочувствия стремление к правосудию и справедливости. Напротив, Екатерина царствовала, потворствуя и потакая общественной распущенности; она жила и давала другим не столько жить достойной человека жизнью, сколько живиться на счет ближнего. Поддерживая привилегии высшего класса, осыпая подарками любимцев, потворствуя во всем преторьянцам, возведшим ее на престол, Екатерина оставила печальное наследие несчастному своему сыну. Огромный государственный долг екатерининского царствования лег в основание неудержимо затем возраставшей задолженности России. Расхищение земель великороссийского и малороссийского духовенства, вопиющие злоупотребления с секвестром и раздачей польских земель после второго раздела и революции 1792 года — картина беззакония и несправедливости, которая, однако, никого не возмущала.
Чарторыйский отмечает странную снисходительность русского общества к порокам своей императрицы. Ей все прощалось. Все в ней восхищало ее подданных.
«Императрица Екатерина, — говорит Чарторыйский, — о которой вне ее столицы судили, что она не обладает ни добродетелью, ни даже благопристойностью, свойственной женщине, сумела приобрести в своей стране, и в особенности в своей столице, обожание и даже любовь своих служителей и подданных. В долгие годы ее царствования армия, привилегированные классы, администрации пережили дни благоденствия и блеска. Считалось выше всякого сомнения, что со времени ее восшествия на престол империя московитов вознеслась в уважении иностранцев, а в отношении внутреннего порядка ушла далеко вперед от предшествовавших царствований Анны и Елизаветы. Умы были тогда еще полны древнего фанатизма и низкого (?) обожания своих самодержцев. Благополучное царствование Екатерины еще более укрепило русских в их рабстве, хотя некоторый проблеск европейской цивилизации уже проник в их среду. Так вся нация, не исключая ни малых, ни великих, нисколько не была скандализирована развратом, преступлениями и убийствами, совершенными их монархиней. Ей все было позволено. Ее сладострастие было священно. Никому никогда и на мысль не приходило осудить ее распутство. Так древние почитали преступления и распутство олимпийских богов и римских Цезарей.
Что касается Олимпа московитов, то он был трехэтажный. Первый этаж был занят молодым двором, то есть молодыми великими князьями и княгинями: все они, полные очаровательности, возбуждали надежды на прекраснейшее будущее. Второй этаж был занят единственным жильцом — великим князем Павлом, сумрачный характер и фантастическое расположение духа которого внушали ужас, порою презрение. На вершине здания находилась Екатерина, окруженная всем престижем своих побед, своих удач и доверием любви своих подданных, которых она умела увлекать по воле своих прихотей.
Этот легкий набросок поможет уяснить то пристрастие, то идолопоклонство, которое все обыватели Петербурга исповедовали в честь их Юпитера женского пола (Jupiter femelle).
Было весьма трудно, почти невозможно для чужестранца, прибывшего в Петербург, уклониться от впечатления, видя даже и предрассудки, с его точки зрения, столь сильно укоренившимися. Раз вступив в атмосферу двора и ведших туда гостиных, он нечувствительно погружался в вихрь общих всем представлений и чаще всего кончал тем, что присоединял и свой голос к хору похвал, немолчно раздававшихся вокруг трона. В доказательство можно привести знаменитых путешественников, каковы принц де-Линь, лорд де-Сент-Элен, графы Сегюр и Шуазель, равно как и много других. В толпе иностранцев и туземцев, которые подымали назубок всех своих знакомых и ради красного словца не щадили никого, невозможно, кажется, назвать ни одного, позволившего себе какую бы то ни было выходку насчет Екатерины. Ничего не уважали. Надо всем издевались; презрительная и циническая усмешка часто сопровождала имя великого князя Павла; но как только произносилось имя Екатерины, все лица мгновенно принимали важный и преданный вид. Ни улыбочек! Ни шуточек! Никто не осмеливался даже пробормотать жалобу или упрек, как будто бы несправедливейшие оскорбительные действия императрицы, причиненные ею страдания были велениями рока, которые должно переносить с покорной почтительностью.