Трагедия сорок первого. Документы и размышления

Такая «информация» из Лондона и Токио ставила советское руководство в сложное положение. Мерецков, характеризуя позицию, которая была изложена ему Тимошенко, 21 июня 1941 г. писал в своих мемуарах: продолжала «действовать прежняя установка… Выиграть время во что бы то ни стало! Еще месяц, еще полмесяца, еще неделю. Война, возможно, начнется и завтра. Но нужно попытаться использовать все, чтобы она завтра не началась. Сделать максимум возможного, и даже толику невозможного. Не поддаваться на провокации… Не плыть по течению, а контролировать события, подчинять их себе, направлять их в нужное русло, заставлять служить выработанной у нас концепции»^{198}.

Командование РККА, по свидетельству генерала армии М.И. Казакова, возглавлявшего накануне войны штаб Среднеазиатского военного округа и находившегося в те дни в Москве, к 18 июня 1941 г. уже ясно понимало, что войны с Германией в самое ближайшее время не избежать, но рассчитывало выиграть еще 15–20 дней, необходимых для сосредоточения и развертывания частей в соответствии с выработанным планом ведения войны. В Кремле (Сталин, Молотов…) делали ставку на то, чтобы втянуть Германию в переговоры, сами переговоры затянуть до осени 1941 г., то есть до периода распутицы и холодов, и тем самым выиграть время до весны 1942 г. Молотов на вопрос писателя Ф. Чуева, надеялся ли Сталин втянуть Гитлера в переговоры, ответил: «Надо было пробовать!.. А пробовать — вполне законно… Если бы мы за лето оттянули войну, с осени было бы очень трудно ее начать.

До сих пор удавалось дипломатически оттянуть войну, а когда это не удастся, никто не мог заранее сказать»^{199}.

Министерство иностранных дел Германии в эти июньские дни 1941 г. на основании донесений из Москвы Шуленбурга констатировало, что Сталин и Молотов делают все для того, чтобы избежать конфликта с Германией. Русские поставки продолжаются вполне удовлетворительно. «Лояльное выполнение экономического договора с Германией доказывает то же самое»^{200}

. В имперской канцелярии Гитлера в это же время командующие группами армий и танковыми группами докладывали о плане операции «Барбаросса»^{201}. Вечером 20 июня 1941 г. фюрер обратился к войскам, 21-го объявлен условный пароль «Дортмунд»…

Из памятки солдатам гитлеровского вермахта:

«…Ни одна мировая сила не устоит перед германским напором. Мы поставим на колени весь мир. Германец — абсолютный хозяин мира. Ты будешь решать судьбы Англии, России, Америки. Ты — германец, как подобает германцу, уничтожай все живое, сопротивляющееся на твоем пути… Завтра перед тобой на коленях будет стоять весь мир…»

Свое видение ситуации Гитлер изложил в письме Муссолини 21 июня, в котором информировал дуче: «…Длившиеся месяцами тяжелые раздумья, а также вечное нервное выжидание закончилось принятием самого трудного в моей жизни решения». Фюрер принял решение начать войну против СССР, так как «уже нет иного пути для устранения этой опасности. Дальнейшее выжидание приведет… к гибельным последствиям».

Гитлер утверждал: «…Советская Россия и Англия в равной степени заинтересованы в распавшейся, ослабленной длительной войной Европе… После ликвидации Польши в Советской России проявляется последовательное направление, которое — умно и осторожно, но неуклонно — возвращается к старой большевистской тенденции расширения Советского государства».

Поскольку, как считал Гитлер, «русские имеют громадные силы… я велел генералу Йодлю передать Вашему атташе последнюю карту с обстановкой. Собственно, на наших границах находятся все наличные русские войска. С наступлением теплого времени… во многих местах ведутся оборонительные работы. Если обстоятельства вынудят меня бросить против Англии немецкую авиацию, возникнет опасность, что Россия со своей стороны начнет оказывать нажим на юге и севере, перед которым я буду вынужден молча отступать по той простой причине, что не буду располагать превосходством в воздухе. Я не смог бы тогда начать наступление находящимися на востоке дивизиями против оборонительных сооружений русских без достаточной поддержки авиации. Если и дальше терпеть эту опасность, придется, вероятно, потерять весь 1941 год, и при этом общая ситуация ничуть не изменится… При столь гигантском сосредоточении сил с обеих сторон — я ведь был вынужден со своей стороны бросать на восточную границу все больше танковых сил и обратить внимание Финляндии и Румынии на опасность — существует _ возможность, что в какой-то момент пушки начнут сами стрелять».

Гитлер считал, что «устранить Америку у нас нет возможностей. Но исключить Россию — это в нашей власти… В этих условиях я решился …положить конец лицемерной игре Кремля. Я полагаю, то есть я убежден, что в этой борьбе, которая, в конце концов, освободит Европу на будущее от большой опасности, примут участие Финляндия, а также Румыния».