Трагедия Цусимы

Скитаться в океане, ожидая Небогатова, скитаться всей «армадой», охраняя транспорты, когда и собственная-то охрана являлась крайне проблематичной, — было фактически невозможно. Адмирал принял решение, единственное, какое оставалось в этом безвыходном положении: как только скрылись из виду «Descartes», уходивший в Сайгон, и скалы Камранха, откуда могли наблюдать за нашими движениями и давать сведения на телеграф, — мы повернули к северу и вечером того же дня вошли в бухту Van-fong. Вошли в полном составе — и транспорты, и боевые суда, — вошли и стали на якорь. Стоянка — отвратительная, но все же стоянка, необходимая если не для отдыха, то хотя бы для передышки измченному личному составу. Все-таки здесь атаку можно было ожидать только с одной стороны… Но об этом скажу после.

Единственное достоинство бухты — отсутствие телеграфа, отсутствие всяких официальных властей. Однако же… и тут не повезло! — Раз в месяц сюда заходит небольшой пароходик каботажного плавания, забирающий от местных рыбаков их улов и снабжающий их необходимыми продуктами. На беду, он оказался в Van-fong'e как раз в день нашего прибытия, а 14 апреля ушел в Сайгон (с заходом в попутные бухты).

Все же остались: пока дойдет, пока соберутся «попросить о выходе»…

Действительно, только 16 апреля телеграф оповестил мир о нашем пребывании в Van-fong'e. Немедленно adminisrtateur'y, имевшему резиденцию в Натранхе (по прямой линии — 20 миль к югу от Van-fong'a), даны были приказания предъявить нам требование о выходе в срок 24 часов. Уважаемый adminisrtateur, видимо, был того же образа мыслей, что и Жонкьер, а по части служебной этики придерживался тех же взглядов, что небезызвестный читателям «майор» в Angra Penquena. He перенося морских путешествий (по свойству своей натуры), он повез нам свой грозный ультиматум берегом и, ввиду несовершенства путей сообщения, только 19 апреля прибыл на «Суворов», совершенно измученный, ибо во исполнение долга ехал день и ночь.

Делать нечего — 20 апреля всей «армадой» опять вышли в море, при свидетелях — был прислан из Сайгона Жонкьер, но уже не на «Descartes», а на «Guichen». Снова он имел случай донести, что мы «удалились на восток по неизвестному назначению». Предупредил, однако, что целые сутки будет крейсировать вдоль берега, наблюдая, чтобы мы не забрались в какую-нибудь другую «бестелеграфную» бухту.

21 апреля вернулись на старое место. Так скверно (об этом после), что все равно — пусть хоть в нарушении слова обвиняют…

22 апреля флагманский штурман полковник Ф. и я (приказом по Морскому ведомству, полученным еще на Мадагаскаре, я был «легализирован» на эскадре в должности флагманского штурмана — чистая фикция, так как в штабе адмирала состояло уже трое флагманских штурманов, все старше меня и много меня опытнее) отправились на пароходе «Русь» осматривать близлежащие бухты, годные для стоянки, но вне пределов телеграфной досягаемости, и такие, чтобы прохожие — мимо идущие пароходы — с моря не могли бы увидеть эскадру и своей болтовней не обнаружили бы тайны нашего убежища. Наметили Vung-Ro и Port Dayotte. Последняя очень хороша. Единственный недостаток — плохо промерена и описана. Могут быть неприятные сюрпризы вроде отвесно подымающихся со дна коралловых банок. Медлили перебираться, пользуясь полученным из Натранха (куда посылали, якобы с моря, миноносец) известием, что идет тайфун и есть опасение, что пройдет близко. Это уж — force majeure! Право убежища при прохождении тайфуна не может быть отменено никакими дополнениями к декларации о нейтралитете. И впрямь — даже в бухту заходила крупная зыбь, а сторожевым крейсерам приходилось очень тяжело, хотя тайфун прошел стороною, много севернее.

Все-таки… — место нашей стоянки было на юру, на виду у всех прохожих. При всей доброжелательности со стороны местных властей вечером 24 апреля мы получили конфиденциальное сообщение, что наше возвращение в нейтральные воды Аннама стало достоянием газет всего мира. Япония возмущена и протестует. Англия энергично ее поддерживает. Париж, совершенно перепуганный, мечет громы и молнии по адресу местной администрации, а Петербург, еще более перепуганный, говорит: «Я — не я! Лошадь — не моя! Моя хата с краю — ничего не знаю! Рожественский — полномочен! Его дело! Выводите его, как хотите, — мы умываем руки»…

А в то же время — «стратегическое развертывание сил…» Никола Угодник… Серафим Саровский…

Как было тяжело! как было скверно на душе!..

25 апреля, с рассветом, послали специальным маршрутом две пары крейсеров — «Рион» с «Жемчугом» и «Днепр» с «Изумрудом» — навстречу Небогатову, про которого стало известно, что 22 апреля, в 4 ч. утра, он прошел Сингапур.

26 апреля, с утра, опять вышли в море. Жонкьер на «Guichen» наблюдает, как мы уходим…

Господи! за что такая обида? Приткнуться негде! Везде гонят!.. Вечные жиды какие-то!..

Жонкьер (искренний наш доброжелатель) посмотрел, понюхал и пошел крейсировать вдоль берега, чтобы через сутки иметь право донести: «Ушли на восток; назначение — неизвестно».