Трагедия за стаканом грога

— Как? — говорю я, — я был болен. — Ну, так и лечитесь, — а здесь для таких места нет.

Слово за слово, пошло крупно, — он мне в отместку ославил по всем отелям пьяницей и буяном. Как ни бился, нет места, — переменил я имя, как какой-нибудь вор, и стал искать хоть на время место, — нет как нет; между тем все, даже серьги и брошка жены — ей их подарила герцогиня, у которой она жила четыре года в должности Upperlady-maid [15], —  все пошло на крючок. Пришлось закладывать платье — это у нас первая вещь — без платья ни в одно хорошее заведение не примут. Служил я иногда во временных буфетах и в этой бродячей жизни совсем обносился, — я и сам не знаю, как меня принял хозяин «Георга IV», — и он взглянул с отвращением на свой старый фрак. — Кусок хлеба могу для детей заработать, и жена… она теперь… — он приостановился, — она стирает на других, не надобно ли вам, sir, вот карточка… она очень хорошо стирает. А прежде никогда… никогда… она… ну, да что толковать, — где же нищим выбирать работу. Лишь бы милости не просить, — а только тяжело…

Слеза, дрожавшая на реснице, блеснула и капнула на его грудь, уже не покрытую жилетом из лубка или латуни с белой эмалью.

— Waiter! — кричали с другой стороны.

— Yes, sir!

Он ушел, и я тоже.

II

Такой искренней, разрушающей боли я давно не видал. Человек этот явным образом подавался под тяжестью удара, разрушившего его существование, и, конечно, страдал не меньше всех падших величин, прибиваемых со всех сторон к английскому берегу…

Не меньше?.. Да полно, так ли? Не больше ли в десять, во сто раз страдал он, чем Людвиг-Филипп, например, живший возле «Георга IV»?

Крупные страдания, перед которыми обыкновенно останавливаются целые столетия, пораженные ужасом и состраданием, большею частью достаются крупным людям. У них бездна сил и бездна врачеваний. Удары топора в дуб раздаются по целому лесу, раненое дерево стоит себе, потряхивая верхушкой, — а трава грядой падает, подрезанная косой, и мы, не замечая, топчем ее ногами, идучи за своим делом. Я нагляделся на столько несчастий, что сознаю себя знатоком, экспертом в этом деле, и потому-то у меня перевернулось сердце при виде обнищавшего слуги, — у меня, видевшего столько великих нищих.

…Знаете ли вы, что значит везде, и особенно в Англии, слово нищий beggar, произнесенное им самим? В этом слове заключается все: средневековое отлучение и гражданская смерть, презрение толпы, отсутствие закона, судьи… всякой защиты, лишение всех прав… даже права просить помощи у ближнего…

…Усталый, оскорбленный, возвращался этот человек в свою конуру из «Георга IV», преследуемый своими воспоминаниями, с своей открытой раной в груди, — и там его встречала старшая горничная герцогини, сделавшаяся, по его милости, прачкой. Сколько раз, должно быть, бессильный, чтоб наложить на себя руки, то есть покинуть детей на голодную смерть, он искал облегченья у единого утешителя бедных и страждущих, у джина, у оклеветанного джина, снявшего на себя столько бремени, столько горечи и столько жизней, — которых продолжение было бы одно безвыходное страдание, одна боль в невидимой мгле…

…Все это очень хорошо — да почему этот человек не стал выше своего несчастия? В сущности, быть напыщенным лакеем в «Queen's Hotel» или скромным половым «Георга IV» — разница не бог знает какая…

— Для философа, — но он был трактирным слугой, в их числе редко бывают философы, — я помню только двух: Езопа и Ж.-Ж. Руссо, — да и то последний в молодых летах оставил свою профессию. Впрочем, спорить нельзя, гораздо было бы лучше, если б он мог стать выше своей беды, — ну а если он не мог?

— Да зачем же не мог?

— Ну, уж это вы спрашивайте у Маколея, Лингарда и прочее… а я вам лучше когда-нибудь расскажу о других нищих.

Да, я знал великих нищих — и потому-то, что я их знал, я и жалею слугу в «Георге IV», — а не их.

1864