Трагедия закона

— Но скажи мне: что же все-таки случилось?

— Мой дорогой Уильям, случилось именно то, о чем я тебя предупреждала. Кто-то хотел напасть на тебя ночью, а я подвернулась ему под руку — вот и все. И не спрашивай о подробностях! Если мне придется все рассказывать полицейскому, я не хотела бы пересказывать это дважды. И так мало приятного.

— Напасть на меня?

— Естественно. Не думаешь ли ты, что кому-то было не лень пробираться сюда ради того, чтобы поставить мне синяк? Впрочем, ты еще все услышишь. Ты уже прочитал "Тайме"? Можно я взгляну?

Барбер послушно отдал ей газету.

— Если подумать, обычно женщинам доставляет огромное удовольствие сто раз пересказывать любое маленькое приключение, лишь бы нашлись слушатели. Я восторгаюсь тобой, Хильда.

Шурша страницами "Тайме", Хильда взглянула на мужа с очаровательной если бы не синяки — улыбкой.

— Так и должно быть, — подтвердила она.

В десять часов пришел старший констебль, любезный, но очень обеспокоенный человек. Его сопровождали инспектор и врач. Врач очень удивился, увидев, что пациентка не в постели, но, осмотрев Хильду, сказал, что у нее на диво крепкий организм. Он выписал рецепт, из которого Хильда соорудила себе пепельницу, как только он покинул комнату, оставив ее с двумя полицейскими.

Леди Барбер сделала краткое и конкретное заявление, рассказав следующее:

— Я проснулась ночью. Не спрашивайте во сколько. Я не смотрела на часы, тем более что они всегда идут неправильно. Мне показалось, что кто-то ходит по коридору, поэтому я вышла посмотреть и пошла к комнате мужа. Было темно, и я шла наощупь, держась за стенку. Около его двери наткнулась на человека. Я спросила: "Кто вы?" или что-то в этом роде. Человек ослепил меня светом фонаря и схватил за горло — вот здесь. — Она показала кровоподтеки под шарфом. — А потом ударил по лицу. Наверное, он ударил меня фонарем, потому что сразу стало темно. Ударив, отпустил меня, и я упала. Потом я, кажется, закричала. Это все, что я помню.

Последовала пауза, затем инспектор тихо спросил:

— Зачем вы пошли к комнате мужа, леди Барбер?

— Потому что мне показалось, что там кто-то есть, и я подумала, что он покушается на жизнь мужа, — и была права, — ответила она с уверенностью.

— Значит, у вас были причины беспокоиться за жизнь его светлости?

— Конечно, были. Иначе я не приехала бы в Уимблингхэм — отвратительное место.

Старший констебль покраснел, услышав столь нелестную характеристику своего города, которым он очень гордился.

— Вы бы очень помогли нам, если бы сказали, почему вы так думаете.

Хильда посмотрела на мужа и кивнула:

— Скажи ты.

С некоторыми запинками Барбер рассказал об анонимных письмах в Маркгемптоне и об отравленных конфетах.

— Я признаю, — добавил он, — что не принял всерьез эти происшествия, но, кажется, был не прав.

Старший констебль глубокомысленно промолчал. Вместо него заговорил инспектор.

— Это выглядит несколько странно, — неуверенно произнес он. — Одно с другим не увязывается, если можно так выразиться. Я хочу сказать, что человек, написавший письма с угрозой, мог бы затем прислать отравленные шоколадные конфеты — хотя, надо признать, он выбрал необычный яд — или совершить нападение, но вряд ли и то и другое. Я имею в виду, сэр, обратился он к начальнику, — что один и тот же человек обычно не совершает два разных преступления, не так ли? Преступники, как правило, идут проторенной дорожкой.

— Совершенно верно, — ответил старший констебль. — Конечно, у нас нет доказательств, что напавший пришел в гостиницу с целью совершить насильственный акт. Не исключено, что это был обыкновенный вор. У вас есть ценные вещи в номере, милорд?

Судья покачал головой.

— Нет, — ответил он. — И честно говоря, в данный момент меня вовсе не интересует, с какой целью этот человек проник в гостиницу. Хотелось бы узнать, как он попал сюда и как ему удалось выбраться отсюда незамеченным. Согласитесь, это чрезвычайное происшествие, когда грабитель преспокойно проходит в гостиницу, где остановился выездной судья Его Величества. Должен сказать, это свидетельствует о ненадежной работе полиции города.

На лице старшего констебля отразились все чувства, которые, должно быть, испытывает человек, понимающий, что его сейчас ударят, а он ничего не может сделать, чтобы защититься. Официальное выражение сползло с лица несчастного, и он превратился в простого смертного.

— Могу только заметить, милорд, — проговорил он, — что, если бы нас предупредили, что надо принять особые меры предосторожности, то есть хотя бы намекнули, что имели место события, о которых вы сейчас рассказали, я бы на всю ночь поставил констебля дежурить у вашей комнаты. Если говорить честно, я ничего не могу сделать, чтобы обезопасить это здание, — ничего! Я неоднократно говорил об этом секретарю мирового суда, но ничего не было предпринято. Это безнадежно!