Последние годы жизни Майоль провел на собственной вилле на острове Эльба. Здесь он часто тренировался, здесь он мог бесконечно наблюдать за морем, таким огромным, прекрасным и манящим. Однако со временем голубая бездна стала недостижима, абсолютно недоступна. В 2001 году Майолю исполнилось 74 года. Он невыносимо тосковал по своей голубой бездне, и практически все время друзья находили его в состоянии крайней подавленности и глубокой депрессии. И Жак Майоль принял решение добровольно уйти из жизни, в которой нет места сияющим голубым глубинам. Он повесился в своем гараже, ушел из жизни непобежденным, легендой, которая жива до сих пор.
Марлен Дитрих за прошедшее десятилетие стала настоящей легендой. Она становилась объектом поклонения многих знаменитых мужчин: Хемингуэя, Ремарка, Габена, Рузвельта, Адольфа Гитлера. Эта актриса расширила арсенал обольщения представителей сильной половины человечества с помощью мужского костюма. На пробах талантливого голливудского кинорежиссера Джозефа фон Штернберга молодая статистка фрейлейн Дитрих оказалась случайно, но, как показало время, не зря. Режиссер попросил, чтобы девушка что-нибудь спела и прошла по сцене. Выяснилось, что Марлен заранее ничего не готовила, да и в костюмерной выбрала платье, где с успехом поместилось бы еще три девушки. «Бестолковая девица!» – с досадой подумал фон Штернберг, но, когда Марлен запела, все его сомнения улетучились. Действительно, перед ним был роскошный материал, из которого можно было делать что угодно.
С появлением Марлен Дитрих на экране газеты запестрели возмущенными отзывами: «Что за неуклюжая фигура! А эти черты простолюдинки?». Да, пресса была права, столь нелестно описывая внешность молодой актрисы, ведь в Дитрих не было той светской утонченности, отвечавшей голливудскому идеалу красоты. Стилисты потратили немало времени, чтобы подчеркнуть томную тяжесть век и скрыть широкие скулы и несколько втянутые щеки. С помощью разработанного Штернбергом освещения в облике Марлен акцентировалось изящество, к сожалению не данное ей природой.
В далекие 1930-е годы кинематография была еще на пути познания эротики. Марлен Дитрих одна из первых приподняла завесу над интимными взаимоотношениями мужчины и женщины. Дитрих умела соблазнять глазами, позой, а главное – прекрасно модулированным голосом, полным страсти и внутреннего огня. Хемингуэй однажды сказал знаменитую фразу, которую впоследствии часто использовали при описании Марлен: «Если бы у нее не было ничего другого, кроме голоса, им одним она могла бы разбивать сердца».
Марлен Дитрих всегда проповедовала свободные отношения в браке. Так, например, для непосвященных ее разговоры с мужем Рудольфом Зибером могли показаться более чем странными. В них актриса постоянно жаловалась на чрезмерную ревность Штернберга, с которым у нее был роман. Супруги придерживались правил игры, которые установила Дитрих. После отъезда Марлен в Голливуд они никогда не жили вместе, но для нее важно было осознавать, что у нее есть законный супруг.
После долгих пререканий отец наконец согласился отдать их общую дочь матери. Взрослея, девочка начала понимать, что на мать не следует полагаться в решении жизненно важных вопросов. Ведь Марлен из кино переносила все роли в жизнь. Так, из ласковой матери, какой она уходила из дома утром, она могла превратиться в строптивую любовницу, возвращавшуюся с фон Штернбергом ночью. Мадам Дитрих, не задумываясь, надевала смелые наряды, а наутро в газетах появлялись фотографии, на которых она флиртовала то с Морисом Шевалье и Джоном Бэрримором, то с Ирвингом Берлином и Чарли Чаплином. Неприятное впечатление произвел на дочь и знаменитый фильм «Марокко», в котором одетая в мужской костюм Марлен, сидя за столиком, небрежно исполняла французскую песенку.
Марлен Дитрих подорвала все существовавшие до этого представления о женственности. Она стала носить брюки и галстуки не только на экране, но и в реальной жизни. Одно время ходили слухи, что, перед тем как Марлен прилетела в Париж, власти наложили запрет на мужской костюм, но актриса не обратила на это обстоятельство никакого внимания. Вместо матери чувство стыда испытывала дочь, переставшая появляться с ней в обществе.