Трагический зверинец

   Сестра... я сама... мой мир!

   У нашего мызного управляющего жена никогда не может родить. Три раза дробили голову младенцу на четвертые сутки мук. И третьего дня еще раз.

   Ей везла ребеночка, к ее полной и ненужной груди.

   -- О милая, милая Верочка, моя грудь не нужна!

   Она мне это говорила вчера таким слабым шепотом, и плакала так умильно. Она будет целовать мои руки за дар, и личико сморщенное сосунка.

   Жалобно блеяло в моем сверточке.

   Что-то ласково тронуло мне лоб, защекотало тепло щеку и свеялось. Перо!.. Две пушинки! Ветер подхватил их и понес туда, куда-то, в пустоту пространства.

   Откуда?

   Вскинула голову.

   Лощит в пустом сверкании высоко кречет, не шелохнет крыльями.

   Не его те пушинки, конечно...

   Как искра, она горит в голубизне...

   Сердце, кались навстречу лучам Солнца!

   Ты солнца сильнейшее сердце, победная воля, мое сердце, сердце мира, Богом в мир зароненное!

   С пригорка мы скатились на дорогу уже по ту сторону ручьев. Я стою в шарабане, прочно и мягко прижимая левым локтем к груди сверточек с дитей.

   Высоко подняла вожжи, и гикаю.

   Казак вытянулся стрелой. Казак забыл рысь. Казак -- казак, и скачет стрелой. Бьет шарабан по ухабам зыбкой колеи.

   Сосун молчит. Голодный сосун укачался на моей шатающейся груди.

   Пьяная воля злой весны, я не забыла тебя!

   Большее возлюби и большего потребуй!