Траян. Золотой рассвет

Оставшись один, простившись с Лупой, проводив жену в спальню, Ларций вернулся в атриум и с ненавистью пнул ближайшую, стоившую уйму денег колонну из каристийского мрамора. В тот момент ничего, кроме ненависти и разочарования, он не испытывал. Божья кара вновь настигла его. Но за что мировая пневма вкупе с вселенским Логосом преследуют его? Всего лишь за то, что на мгновение поддался душевной немощи – тщеславию?

Он еще раз пнул колонну.

Перспективы были безрадостны. Мир, до того момента заставленный всякими приятными декорациями – марширующими легионами, награждением победителя при Медвежьем урочище, овацией в сенате, торжественным разводом караулов во дворце, во время которого ему уступали дорогу все высшие чина государства; пресмыкательством низших и уважением высших, – вновь обнажил истинную звериную сущность. Предупредил бы кто в дни Домициана, что эти тяготы и заботы только цветочки. Настоящие испытания всегда впереди, беда всегда подкрадывается исподтишка, неслышно, незримо. Ларцию хватило смелости признать, что привычный уклад жизни, наполненный семейным счастьем, добросовестной, хотя и не чуждой всяким интригам, службой, милостью императора, стычками с Элием Адрианом, – с появлением Сацердаты рухнул сразу и напрочь.

Он остался у разбитого корыта. Сомнений не было, разбойник рано или поздно посчитается с ним. Одним своим существованием Корнелий Лонг представлял для негодяя смертельную угрозу. Через месяц в поход. Оставить Волусию, долгожданного ребенка, родителей на произвол судьбы? Судьба карала жестоко, била точно, под ложечку. Может, обратится к Ликорме, пусть его людишки поищут государственного преступника?

Пустое!

Ему как никому другому было известно, как мало рвения проявляют официальные чины, которым по просьбе частного лица прикажут отыскать разбойника. С них не спросишь, их не подгонишь. Никакие взятки не помогут. Сацердата, должно быть, в силе, если рискнул появиться в Риме. К тому же прятаться он умеет.

Выбора не было, сковала полная безысходность. Драгоценной колонне досталось еще раз. Боль в ноге отрезвила. Ответ был прост и просматривался еще в ту минуту, когда он отдал распоряжение подвергнуть строптивого раба бичеванию. За то и наказание, что, зная о неразумности тщеславия, поддался пороку с надеждой – авось, пронесет?!

Все, хватит, он осознал!

В следующее мгновение Разум подобрел, надоумил – кто, кроме Эвтерма, может помочь ему? Фригиец знает преступника в лицо, ему известно, как организовать охрану дома.

Выходит, придется поклониться рабу?

Выбора не было.

Разве спокойствие Волусии, будущий ребенок, старость родителей – это объекты торга? Конечно, необъяснимая милость в отношении строптивого раба поставит крест на его карьере, и что? Не он первый, не он последний, к тому же он уже вдосталь намахался мечом.

Ларций прошелся по внутреннему дворику, миновал таблиний, оттуда направился в перистиль. Здесь учуял аромат жареной рыбы, вероятно, осталась с вечера или кухарка Гармерида приготовила рыбу на завтрак. Не удержался, заглянул на кухню, нашел рыбу, принялся есть. Рыбину держал двумя пальцами, невольно отметил ее величину и мясистость. Видно, тоже метила в преторы, а то и в рыбьи консулы, а вот оказалась на сковородке. Итог понятный, не всем же щеголять преторским или консульским достоинством. Кому-то и сетей не миновать, и в префектах всю жизнь ходить. Обиды не ощущал, только безмерное, веселящее, как неразбавленное вино недоумение. Почему жизнь такая непутевая? Сколько не ворочайся, все равно рано или поздно она тебя умнет.

Завтра придется написать письмо в Тарквинии, чтобы Эвтерма немедленно отослали в Рим. Он отложил объеденный спинной хребет, усмехнулся. Так не пойдет, так дела не делают, придется самому поехать, побеседовать, заодно посмотреть, что там, на заводе. Вот какая мысль придала уверенность в принятом решении – не такой уж Эвтерм невозмутимый философ, если сумел пробиться к императору. Тот еще, оказывается, хитрюга! Такому можно доверить жену и будущего ребенка. Вытер руки, поспешил в спальню, повернул к себе Волусию. Та спросонья взмолилась – не буди. Куда там! Навалился, любил долго, до приятной истомы, потом лежал и разглядывал потолок на котором цветущая соблазнительная Флора с венком в руках водила хоровод.

Всю дорогу до Тарквиниев Ларция преследовал один и тот же сон – он томится на берегу, а неподалеку, по морю, по бирюзовой глади ступает человек. Удаляется. Время от времени неизвестный оборачивался, зовет за собой. Каждый раз Ларций робеет ступить в воду, стоит столбом, не в силах стронуться с места. Так и торчал на берегу, пока незнакомец не скрывался из вида. Тогда сердце едва не разрывалось на кусочки.

Он так и сказал Эвтерму – сердце на кусочки разрывается, когда вспомню, что скоро мне придется оставить Волусию. Как полагаешь, Эвтерм, к чему этот сон? Кто зовет меня? Согласишься ли ты защитить мою жену и будущего сына, если я верну тебя в Рим?