Траян. Золотой рассвет

За несколько лет воинская выправка, подтянутость, уверенный, гордый взгляд, всегда отличавшие римскую армию, заметно потускнели. В городах было полным–полно пьяных солдат, откупившихся у центурионов и устроивших себе увольнительную. Центурионы, префекты и прочие офицеры, вплоть до начальствующего состава позволяли себе разгуливать нетрезвыми, сквернословить в общественных местах, поступать гнусно, то есть прилюдно мочиться.

Собравшийся у дороги народ помалкивал. Знакомые перекидывались вопросами – как живешь, что с посевами, какого урожая нынче ждать? Никто открыто не касался события, которого ждали, никто вслух не интересовался – каков он, Траян? Между собой, конечно, перешептывались, делились тайным – чего ждать от испанца? Порядка, побед или беззаконий, глумления над плебсом? По–прежнему ли всякий, кто дорвался или прилип к власти, будет безнаказанно наступать, выставив брюхо вперед? В толпе недобрым словом поминали слабака Нерву, обещавшего раздать землю беднякам. Шестьдесят миллионов сестерциев выделил на это богоугодное дело, издал эдикт, а где она, земля? Попробуй получи без подмазки. Приказал выдавать вспомоществование тем, кто будет рожать детей. В Италии беда – не из кого набирать солдат. Только и эти денежки нелегко получить. Квесторы, заявляют, сначала вы нарожайте, потом обращайтесь за помощью. Ага, нарожаешь, явишься, а тебе под нос кукиш с оливковым маслом. Куда прешь, халявщик!

Однополчане Лонга, Нумерий Фосфор и Валерий Комозой, встреченные им неподалеку от Медиолана, объяснили командиру.

— Как, спрашиваешь, люди живут? – повторил вопрос Нумерий, невысокий, квадратного телосложения, очень крепкий мужчина с заметно выпиравшим брюшком. – По–разному, командир. Кто понаглее, захватывает земли у ветеранов. По дорогам особенно не поездишь. Владельцы поместий ловят прохожих, заковывают в цепи и отправляют в поле трудиться. Никто не разбирает, раб ты или свободный гражданин. Дерьмовые дела, Ларций. Ждем не дождемся, может этот, из Испании, наведет порядок, а то просто во–о, – отставной декурион провел ребром ладони по горлу, затем продолжил. – Говорят, в Риме сейчас мода на маленьких мальчиков. Не слыхал?

Лонг пожал плечами.

— В последние годы, Нумерий, мне было не до мальчиков.

Декурион понимающе кивнул

— Понятно. Так вот, насчет детишек. Здешние торговцы оптом скупают у бедняков мальчиков, продают их хозяевам лупанариев (публичных домов). Те отрезают им яички и отправляют в Рим на радость жирным. Кто как может, так и зарабатывает деньги.

Фосфор помолчал, а Комозой, дылда с вытянутым в длину, массивным лицом, поинтересовался.

— Как полагаешь, будет толк? Ты все-таки из Рима?

Ларций, заметно захмелевший, пожал плечами. На глазах навернулись слезы – стало жаль мальчишек, на себе испытал, что значит быть уродом и потехой. Чем поможешь? А поможет Траян или нет, кто знает.

— Я сам, ребята, сижу по уши в дерьме. Донес на меня один гад. На моих родителей. Государственное, видите ли, дело, оскорбление величества, и до сих пор ни тпру, ни ну. Так и вишу в ожидании, как Траян на это оскорбление посмотрит. Тут еще жениться надумал.

Ларций опустил голову, глянул в фиал. Он был пуст.

— Ну-ка налейте, – приказал он прежним подчиненным.

Комозой налил ему полную чашу. Префект выпил, закусил сыром, продолжил.

— Понимаю, не ко времени, а сердцу не прикажешь. Такие дела. Ладно, пойдем посмотрим, как отпрыски Клавдия из Одиннадцатого германского маршируют. Помнишь, как мы бывало…

Из таверны с сочным названием «Персик и груша» они вышли в ногу. Плащ префекта позволил им пробиться к обочине. Устроились на холме – отсюда было далеко видать. Все трое встали в нескольких шагах от проезжей части.

Прямая, как стрела, мощенная камнем, дорога убегала к северу, а в обратную сторону утыкалась в едва различимые в дымке стены Медиолана.

Ларций первым ощутил, как дрогнула земля. Скоро едва заметные сотрясения обернулись ритмичными, внушающими неясный страх и уважение толчками. В любом случае, отметил про себя Ларций, шли как положено.

В ногу.

Сначала мимо холма промчался отряд конницы. Кони были здоровы и ухожены, дерзко косили глазами и норовили укусить выбегавших на дорогу мальчишек. Глядя на них, играющих и веселых, Ларций с тоской подумал, что пусть лучше их коснутся зубы боевого коня, пусть отметина на всю жизнь, пусть лучше запишутся в легионеры, чем иметь призванием лишение яичек и мягкие постели регулов.

Он зубами скрипнул и пропустил момент, когда вдали на горизонте, пробегавшем по лесистым вершинам соседних увалов, блеснул серебряный орел. Солнечный блик угодил ему в глаза – это было так знакомо, так волнующе. Так всегда бывало перед сражением, когда когорты по–центурионно разворачивались в боевой порядок. Вот когда сияния хоть отбавляй, ведь всем известно, что блеск оружия внушает врагам особый страх. Каждый идущий в бой обязан был начистить латы. Кто сочтет воинственным воина, у которого оружие покрыто пятнами, грязью и ржавчиной!