Траян. Золотой рассвет

Траян не смог сдержать изумления, когда обнаружил, что и члены претория тоже необыкновенно возбудились, поздравляли Ларция, жали руки конным лучникам, обнимали их за плечи. Адриан счел за честь встать рядом с виновником торжества, вконец смущенного подобной, внезапно свалившейся на него славой. До той минуты, когда его ловко сдернули с коня и водрузили на плечи, Ларций и предположить не мог, что совершил что-то героическое. Левая, искалеченная, а теперь и раненая рука онемела, перевязка уже насквозь пропитала кровью. Голова кружилась, но он, стиснув зубы, терпел. Ждал, когда император вызовет его для доклада. В любом случае следовало держаться на ногах, ни в коем случае нельзя было нарушить ликование. Пусть обнаружение тайного укрытия даков никак нельзя было приравнять к великой победе, решавшей исход войны, однако лишать солдат радости тоже недопустимо. Ларций, как опытный человек, достаточно поживший в лагере, хорошо знал, что воины всегда возбуждались внезапно. Случалось, с той же непосредственностью они устраивали самосуд.

Траян вышел из шатра и вскинул правую руку. Встреченный громкими восторженными криками, император через плац направился к возвышению, с которого Ларций к тому момент уже успел спуститься, встал у барьера, вскинул правую руку и провозгласил.

— Аве, герой! Аве, гражданин! Докладывай.

Ларций, стараясь держаться по стойке смирно, доложил, что обнаружил засаду, разгромил врага, взял добычу. Никаких точных цифр не сообщил – этого солдатам не надо. Потом все подсчитают, взвесят, оформят.

— Я гляжу, ты ранен? – спросил Траян.

— Так точно.

— Афр, – приказал император, – Лонга и раненых немедленно в госпиталь.¹⁹ Мы тем временем вознесем хвалы богам, возблагодарим их за милость и поддержку.

На следующий день, в день праздника Геркулеса Охранителя было назначено большое жертвоприношение в честь победы в Медвежьем урочище. К жертвеннику был доставлен белый бык, войско было выстроено неподалеку от лагеря, на утрамбованном участке земли, где проходили строевые упражнения и проводились парады. После торжественной церемонии состоялся парад. Первой прошла конная гвардия, во главе которой ехали пять десятков храбрецов. Вел их Валерий Комозой, получивший под команду первую турму конной гвардии, а с ней и всадническое достоинство. Все участники похода были обуты к короткие кавалерийские сапоги, все были достойно награждены. Не имевшие римского гражданства были внесены в списки граждан, каждому была выдана изрядная денежная сумм. Лонгу заочно вручили почетное копье. Он не смог принять участие в торжестве, в госпитале его сразила горячка. Вечером император устроил пир в честь Геркулеса, на котором было сказано много добрых слов о Лонге и его молодцах.

Траян очень быстро уловил, как с каждым новым тостом менялся настрой участников празднества. Тон задал Лициний Сура. В очередной здравице он открыто повел речь о сражении, которого жаждет римская слава, римские воины и полководцы. Соратник выражался почтительно, используя самые изысканные ораторские приемы. В то же время Сура позволил себе дерзость, касавшуюся нежелания некоторых высокопоставленных особ прислушиваться к божественным знакам и к мнению ближайших сподвижников. Его поддержали единогласно. Дальше пошло–поехало. Все члены претория, старшие офицеры, даже центурионы–примипилярии позволяли себе открыто выражать сомнение в полезности дальнейшего сидения у входа в Тапы.

Марк невозмутимо слушал упреки. Наконец – огромный, заметно раздавшийся в плечах, – не выдержал, поднялся с ложа, хмуро оглядел присутствующих.

Все примолкли.

— Хорошо, – заявил он. – Завтра назначаю преторий. Обсудим ход войны и выполнение стратегического плана.

Ночью ему не спалось. Промаявшись на ложе, отказав в ласке жене, встал, накинул на тунику императорский плащ и вышел из шатра. Отправился бродить по лагерю. Его узнавали. Осмелевший Сервилат, когда-то выпоротый при переходе к Данувию, позволил себе первым обратиться к императору. «Чего ждем? – спросил он. – Лонг разделался с несколькими сотнями даков, а у нас такая силища без дела стоит?»

Император вздохнул, ответил: «Рано» – и вернулся в шатер. Там устроился возле походной библиотеки, взял в руки свиток Фронтина, обозначенный «Стратегемы», просмотрел его.