Траян. Золотой рассвет

С детства уверовав, что любой римский гражданин всегда на голову выше любого, даже самого образованного инородца, Марк, тем не менее, не страдал национальной нетерпимостью. Сам он был родом из провинции и долго считался в Риме чужаком. Ранние годы ему пришлось провести среди варваров — испанцев, он ел вместе с ними, слушал их песни и сказки, так что, храня в душе стойкую уверенность, что если даже в общем и целом римляне — властелины мира, и в этом ему виделся их божественный долг, то в частностях, если брать в расчет каждого конкретного человека, многие из варваров вполне могли служить примером для большинства римлян. Это убеждение помогло ему одолеть Децебала, ведь прежние императоры, с презрением относившиеся к бородатому царьку, считали постыдным выставлять против даков более трех легионов.

В ту ночь Траяну, взбудораженному словами Децебала, особенно ярко припомнился Колон, вечер, когда гонец принес известий об усыновлении его Нервой. Прошло восемь лет, враг скоро будет разгромлен, но выверт судьбы заключался в том, что безумное желание даков погибнуть на стенах родного города по сути станет его, Марка, поражением. Это было ясно, как день. Извращенная логика бронированного кулака, тиски, в которые он, владея всей полнотой власти, угодил, требует от него уничтожения храброго и достойного народа. Огромную страну придется вычеркнуть из перечня существующих, а он, поклонник добродетельной силы, ничего не может в этом исправить. Речь идет не о сантиментах — он был вполне трезв, рассудителен, в чем той же ночью угрюмо признался явившейся успокоить его Плотине.

Он принялся доказывать послушной жене, что речь идет о вполне меркантильном, вполне практичном расчете.

Отчего боги так непоследовательны? Почему лучшим развлечением они находят игру, в которой всякая победа смертных неизбежно оборачивается поражением? Всякий успех неудачей? Что смертный, пусть даже вознесенный на вершину власти, может противопоставить гнету судьбы? Свою божественность?

Траян в сердцах выругался.

Его божественности может хватить, чтобы снять вину с Лонга, но принудить народ волков принять его правду, признать правоту и величие Рима, ему не дано.

Он принялся объяснять Плотине — Великий Рим гигантским кораблем разгуливает по Океану, понуждает к покорности слабых, давит днищем непокорных. Но ведь не один Рим бороздит водные просторы. На востоке вздымаются мачты других исполинов — где‑то далеко видны вымпелы Китая, ближе царь кушанов Канишка, овладевший Индией, наложил руку на Великий шелковый путь. Еще ближе Парфия — бревно, улегшееся на пути из Рима в Китай. Не разобравшись с даками, нельзя двигаться на восток, и одновременно жестокий разгром Дакии лишит Рим крепкого заслона на северном участке, а обустраивать границу своими силами хлопотно и дорого.

Вот тут и порули кораблем!

Сотни миллионов золотых аурелиев проскальзывают мимо пальцев и улетают в Парфию, Индию, Китай. Сокрушение парфян — обязательное условие сокращения государственных расходов, ведь чем меньше посредников тем дешевле товар. Задача — выйти на границы Индии, установить прямые связи с Канишкой, а желательно и с китайским воеводой западного края Бань Чао, — является требованием времени. Он принялся убеждать жену, что в этом вызове нет и следа романтической блажи, которой он тешился в детстве и юности, когда мечтал превзойти Юлия Цезаря или Александра Македонца, которым гречишки до сих пор попрекают римлян.

Жена смотрела на него печально, понимающе. Они вместе несли тягло власти. В стратегические вопросы, касавшиеся внешней политики, Плотина не вмешивалась, но чем дальше, тем настойчивей она тревожила Марка Ульпия разговорами о наследнике. В родном сыне боги им отказали. Неужели откажут и в достойном преемнике? Уж в этом, Марк, ты властен или нет? Тебе нужен человек, способный вести государственный корабль так, чтобы тот не удалялся от берега. Чтобы сумел заставить команду заняться ремонтом корабля, а не тратить силы в борьбе за капитанский мостик. Что случиться, если после кровавой драки, нерадивый кормщик, вставший у руля, не важно по какой причине уведет корабль в океанскую ширь, и там его застигнет буря. Подобное безрассудство претит мне, твоей супруге, августе и гражданке. Подвиги Александра в моих глазах ничего не стоят, потому что с его смертью держава развалилась. Более суровый приговор правителю, чем превращение в прах его трудов, трудно вообразить. Боги в этом смысле безжалостны. Не повторяй его ошибку. Допусти, что можно иначе смотреть на насущные заботы государства, чем смотрят любезные твоему сердцу «замшелые пни».

В чем‑то она была права, однако от одной только мысли о необходимости смены курса начинала разламываться голова.