Траян. Золотой рассвет

— Послушай, Лонг, — начал Траян, — у меня отряд испанских конных лучников без вожатого. Командир у них дуб дубом. Из распоследних варваров, ни слова по — нашему не понимает. Возьми‑ка их под свою опеку, а — а? Возглавь колонну и веди, куда прикажут. Они скоро будут здесь, две тысячи конных. Их надо встретить, разместить в лагере. Вечером явишься ко мне. Вопросы есть?

— Цезарь, я с поручением…

— Знаю. Это горит?

Ларций растерялся, пожал плечами.

— Значит, не горит, — удовлетворился его ответом Траян.

— Так точно.

— Вот и хорошо. Поговорим позднее, когда будет время. А это кто? — спросил император, указывая на Фосфора.

— Мой первый декурион, Нумерий Фосфор, — ответил Ларций. — Кампании — германская, с хаттами, две дакийских, сарматская. Тоже в отставке. Рядом Валерий Комозой. Тоже был со мной в Дакии и Сарматии.

— Такие бравые вояки и в отставке? — прищурился Марк. — Значит, в Дакии бывали? Служить хотите? Силы есть? Горы в Дакии высокие?

Комозой, по — видимому, впал в ступор и молча ел глазами начальство. Ответил Фосфор, не потерявший присутствия духа. Этот вообще никогда и ни в чьем присутствии не робел. Ответил охотно, бойко

— Высокие, непобедимый. Не в горах там беда.

— А в чем?

— Лонг знает.

— Можешь присоединиться к Лонгу?

Фосфор замялся.

— Цезарь, у меня семья, хозяйство.

— А ты? — обратился Траян к Комозою, заметно побледневшему, по — прежнему пялившемуся на императора.

Услышав вопрос, Комозой наконец опомнился.

— Так ведь тоже семейство.

— До вечера с хозяйством и с семейством управишься?

— Так точно.

— Тогда присоединяйся. Можешь прихватить с собой товарищей, не забывших насколько крутые горы в Дакии.

— А меня что, по боку? — возмутился коротышка Фосфор.

— Пожалуй, тебя отправишь по боку, — засмеялся Траян. — Вон какой прыткий.

— А то, — самодовольно улыбнулся Нумерий.

Затем оба в один голос гаркнули.

— Будет исполнено, непобедимый.

Следующим утром Ларций, беспрестанно удивляясь самому себе, уже вел отряд конных испанских лучников в направлении Анконы. Скоро удивление обернулось сомнением — что за странный выбор! Почему именно Анкона, порт маленький, тесный. Есть куда более обширные и лучше оборудованные стоянки, например в Равене, Патавии. Из них куда удобнее переправляться в Далмацию.

Задумавшись о государственных делах, Ларций тут же, словно ожегшись, окоротил себя — какая разница, куда вести! Его ли это дело — задумываться? Приказано — исполняй! Когда солнце подступило к зениту, он перезнакомился с командирами, управлявшими толпой этих ловких, диких, полуголых горцев, по ходу движения расставил среди них своих прежних и присланных Траяном декурионов. Затем его мысли отвлекли привычные заботы о состоянии конского состава, о довольствии, о том, достанет ли на следующей стоянке корма. Распорядился выслать вперед отряд фуражиров. Заполдень его вновь неудержимо потянуло в Рим. Он внезапно и нестерпимо затосковал по Волусии. Или Лусиолле, как уже привык называть невесту. Так и двигался, отгоняя призрачные сладостные видения. По ночам спать не мог — ворочался, выходил из палатки, поругивая часовых, обходил стоянку.

Близились летние дни, отцвели яблони и груши, над италийскими реками по утрам поплыли туманы. На вишнях появились первые зеленые, с воробьиный глаз ягодки. Скоро ягодки нальются соком, созреют груши, яблоки, персики, сливы, айва и гранаты. Не попустите боги, чтобы его поездка затянулась до осенней поры, когда поспеет виноград. В Анконе он получил письмо от Лусиоллы (интересно, кто подсказал, куда писать?), тут же поспешил ответить.

Сначала решил было отшутиться, начал по — солдатски простодушно: «Здравствуй, мой дорогой лягушоночек. Давно не слышал твоего квакания…» Потом оторвал верхнюю часть пергамента и подрагивающей здоровой рукой вывел, как потребовала душа: «Если ты, Лусиолла здорова, хорошо. Я здоров…»

Душа многого требовала — любимую женщину, возвращения на службу, разговора с императором, но, если откровенно, весь этот длинный перечень сводился к одной — единственной, обращенной к мировому логосу просьбишке. Зевс, ты пронизал меня животворящей пневмой, наградил рассудком, так награди меня силой устоять в том, в чем я волен. Дай мне хотя бы капельку счастья, для которого я был рожден.

Все смешалось в душе — энтузиазм, любовное томление, незаживающая рана, нанесенная Регулом. Хотелось определенности. Ясность внес Траян, приказавший в Анконе сдать конных лучников флотскому префекту, а самому явиться на императорскую галеру. Там, добавил император, поговорим. Прихвати с собой Фосфора и Комозоя.

Устраиваться на императорской галере было весело и страшно. В компании высших военачальников Лонг всегда испытывал что‑то вроде энтузиазма и тайной опаски, как бы эти легаты, преторы, квесторы и трибуны, сопровождавшие властелина orbis terrarum, не пренебрегли им, не нанесли обиды. От сердца отлегло быстро — члены императорского претория вели себя с вновь прибывшими доброжелательно, обращались как с равным.