Трактат о любви, как её понимает жуткий зануда

Я привел эти рассуждения, имея в виду не доказательство решающего превосходства естественного объяснения перед гуманитарным, а как пример того, что любой поведенческий феномен может быть объяснен с позиций самых разных парадигм, и принятие одной из них при наличии примерно равной убедительности доводов – это уже больше вопрос внутренней приемлемости (если угодно – веры) для каждого из нас того или иного мировоззрения. И пусть слово «вера» в данном контексте не смущает приверженцев строгих доказательств – ведь даже в самом строгом исследовании всегда неизбежны какие-то допущения, постулаты, которые мы должны принимать на веру, ибо истинность их возможно доказать лишь косвенно, что всегда оставляет пространство для сомнений. Вот вам исторический пример: Галилею, впервые применившему телескоп для наблюдений небесных светил, долгое время отказывались верить – дескать, что истинного можно увидеть сквозь два кривых стекла, поставленных одно за другим? Да, если направить эту бесовскую трубу на наземные объекты, то можно увидеть совершенно правдоподобное изображение людей и других знакомых предметов, но корректно ли полагать опыты на греховной земле доказательством истинности изображений божественных небес? И эти сомнения, строго говоря, правомочны. Ведь универсальность и изотропность законов природы – это всего лишь постулат, то есть утверждение, принимаемое на веру и доказываемое косвенно или «от противного». Сходным образом взаимодействуют и дисциплины, изучающие поведение человека. Естественники полагают, что закономерности, изученные на животных, переносить на человека в принципе можно, конечно, зная меру. Гуманитарии же в этом сильнейшим образом сомневаются, трактуя любое сомнение (а они, как сказано выше, неизбежны) как доказательство некорректности такого переноса, что можно рассматривать как некую «презумпцию неинстинктивности» (раз инстинктивность строго не доказана, значит – инстинктивность не имеет места). Но поскольку абсолютно строгая уверенность в чем бы то ни было вряд ли может получена в ходе практически возможного исследования поведения человека[12], то доказать с позиций такой презумпции инстинктивность человеческих мотиваций практически невозможно безотносительно к действительному положению дел. Можно сказать, что презумпция неинстинктивности просто запрещает полагать, что инстинкты играют какую-то роль в поведении человека; но правомерно ли запрещать что-либо в науке, не имея на то исчерпывающих оснований? Можно запретить рассматривать проекты «вечного двигателя» – на основании строго доказанного закона сохранения энергии, но в поддержку принципа неинстинктивности аналогичных по строгости доказательств не существует, одна лишь подсознательная убежденность определенного сорта людей…

Изложение естественнонаучного взгляда на поведение человека – цель данной книги, ибо для ее автора подобные взгляды, разумеется, более приемлемы, а «презумпция неинстинктивности» соответственно – приемлема менее. Хотя автор и отдает себе отчет в том, что возможны и другие объяснения. Но оставим эти самые «другие объяснения» адептам другого мировоззрения.

Так что же такое инстинкт?

Всякий благоразумный человек не может полностью повелевать своими желаниями, но должен быть господином своих поступков.

Мария д’Арконвиль, французская писательница

Как я уже упоминал во введении, существует много определений и пониманий понятия «инстинкт»; однако все они указывают на то, что инстинкты содержат те или иные врожденные предпосылки, а также на то, что они влияют на практическое поведение.

Одно из наиболее удачных академических определений инстинкта, на мой взгляд, гласит:

ИНСТИНКТ (лат. instinctus – побуждающий) – не-приобретенная, характерная для данного вида тенденция или предрасположенность реагировать определенным способом, возникающая при определенных стимульных условиях и при определенных состояниях особи.

Замечу, что сюда входит также врожденная предрасположенность легко воспринимать в ходе воспитания и обучения поведенческие и когнитивные схемы определенного типа и неохотно воспринимать схемы другого типа. К примеру, дети животноводов, даже контактирующие с животными гораздо чаще, чем с людьми, тем не менее не перенимают поведение животных; на упомянутых «Маугли» они совсем не похожи, ибо видоспецифическое человеческое поведение усваивается ими гораздо охотнее и легче. Чтобы ребенок усвоил явно чуждое ему поведение, он должен быть лишен примера людей практически полностью, тогда и только тогда этот вакуум будет заполнен столь чужеродным содержимым.