Трактат о манекенах

То была длинная история, композиционно схожая с историей Иова. Анну Чиллаг покарал Господь, и были у нее жидкие волосы. Весь городок сострадал этому ее изъяну, каковой ей прощали только по причине ее безукоризненной жизни, хотя, конечно, он не мог быть совсем уж безвинным. И вот свершилось: в результате пламенных молитв с ее головы было снято проклятие, Анна Чиллаг удостоилась милости озарения, ей были знаки и указания, и она создала эликсир, чудесное снадобье, которое возвратило голове плодоносность. У нее стали расти волосы, мало того, ее муж, братья, племянники с каждым днем все больше обрастали густым, черным мехом волос. На следующей странице была представлена Анна Чиллаг в окружении братьев, зятьев, племянников, усатых мужей с бородищами по пояс, и удивительно было смотреть на подлинный этот взрыв неподдельной медвежьей мужественности. Анна Чиллаг, облагодетельствовала родной город, на который снизошло истинное благословление в виде кудрявых чубов и могучих грив и все обитатели которого заметали землю широкими, как метлы, бородами. Анна Чиллаг стала апостолом волосатости. Облагодетельствовав родной город, она возжаждала осчастливить весь свет и просила, убеждала, умоляла принять ради собственного спасения этот Божий дар, чудодейственный бальзам, тайну которого знала она одна.

Такую вот историю прочитал я через плечо Адели, и внезапно меня осенила мысль, от удара которой кинуло в жар. Так ведь это же Книга, ее последние страницы, неофициальное приложение, задний флигель, забитый всяким хламом и рухлядью! Радужные круги завертелись в обоях, я вырвал из рук Адели эти листы и пресекающимся голосом выдохнул:

— Откуда у тебя эта книжка?

— Дурачок, — отвечала она, пожав плечами, — она же все время тут лежит, и мы каждый день выдираем из нее листы, когда идем за мясом или чтобы завернуть завтрак твоему отцу.

4

Я побежал к себе в комнату. Потрясенный до глубины души, с пылающим лицом, я трясущимися пальцами принялся листать ее. Увы, тут был десяток с небольшим страниц. И ни единой страницы собственно текста, сплошь объявления и рекламы. Сразу же за пророчеством длинноволосой Сивиллы следовала страница, посвященная чудесному снадобью от всех болезней и недугов. «Эльза — эликсир с лебедем» назывался он и творил поистине чудеса. Страница была заполнена удостоверенными свидетельствами, взволнованными повествованиями людей, с которыми произошло чудо.

Из Семиградья, из Славонии, из Буковины приходили исполненные воодушевления исцеленные, дабы пылким, трогательным словом поведать свою историю. Они шли забинтованные и согбенные, потрясая уже ненужными костылями, срывая пластыри с глаз и повязки со струпьев.

А сквозь эти паломничества калек виделись далекие городишки под белым, как бумага, небом, городишки, зачерствевшие от прозы и обыденности. То были забытые в глубинах времени городки, где люди были привязаны к своим крохотным судьбам и не отрывались от них ни на минуту. Сапожник там был всецело сапожником, от него пахло кожей, у него было мелкое, невыразительное лицо, близорукие блеклые глаза над бесцветными висячими усами, и чувствовал он себя насквозь сапожником. И если они не страдали от чирьев, если не ломило кости, не сваливала в постель водянка, они были счастливы тусклым серым счастьем, курили дешевый табак, желтый кайзеровско-королевский табак, либо тупо мечтали перед таблицей лотереи.

Коты перебегали им дорогу то справа, то слева, снилась черная собака, чесалась ладонь. Иногда они писали письма из письмовников, старательно наклеивали марку и с сомнением, исполненные недоверчивости, поручали свои послания почтовому ящику, по которому били кулаком, словно будили его. А потом в их снах пролетали белые голубки с конвертами в клювах и исчезали за облаками.

Следующие страницы взмывали над сферой будничных дел в регионы чистой поэзии.

Там были гармонии, цитры и арфы, сиречь инструменты ангельских хоров, ныне благодаря прогрессу промышленности ставшие доступными по умеренным ценам простому человеку, богобоязненному народу для душевного ободрения и благопристойного развлечения.

Были там и шарманки, истинное чудо техники, полные сокрытых внутри флейт, дудочек и свирелей, органчиков, издающих сладостные трели, в точности как гнезда рыдающих соловьев, бесценный клад для инвалидов, источник высоких доходов для калек и вообще инструмент, просто необходимый в каждом музыкальном доме. И сразу представлялись эти прекрасно расписанные шарманки, странствующие на спинах невзрачных старичков, чьи лица, обглоданные жизнью, как бы затянуты паутиной и совершенно невыразительны, лица со слезящимися, неподвижными, медленно вытекающими глазами, лица, из которых ушла жизнь, обесцвеченные и невинные, как кора деревьев, потрескавшаяся от смены погод, и пахнущие, как она, уже только дождем и небом.