Трактат о научном познании для умов молодых, пытливых и критических

Вот почему вокруг вопроса о природе истинного знания и способах проверки соответствия знаний действительности на протяжении многих столетий шли ожесточенные споры. Одни утверждали, что критерием, то есть мерилом, такого соответствия может быть только наблюдение, основанное на чувственных впечатлениях, другие уверяли, что главный признак истинности заключается во внутренней непротиворечивости знаний, третьи считали, что «внутреннее зрение», интуиция, догадка мыслителя служат гарантией истинности, четвертые полагали, что только бог дает такую гарантию, и, наконец, пятые, убедившись, что каждая из предыдущих позиций уязвима, вообще приходили к выводу о том, что истины не существует.

Великая историческая заслуга К. Маркса и Ф. Энгельса состоит в том, что они впервые перенесли все эти споры в совершенно другую плоскость. Маркс в своих знаменитых «Тезисах о Фейербахе» заметил, что мощь и предметная истинность наших знаний устанавливается в практике, в общественно-производственной преобразующей революционной деятельности, которую он понимал чрезвычайно широко, включая в нее деятельность по преобразованию материальных предметов и общественных отношений.

Развивая мысль Маркса, Энгельс говорил, что познать вещь, и притом познать верно, истинно, — значит прежде всего уметь ее сделать.

В самом деле, лучшим подтверждением того, что мы познали законы строения атомов и притом познали истинно, является, например, синтез трансурановых элементов, таких, как курчатовий (№ 104 в таблице Менделеева), осуществленный под руководством академика Г. Н. Флерова. Это понимание практики как основы и критерия истины нуждается в пояснении.

Картины звездного неба, наблюдаемые с Земли невооруженным глазом и с помощью оптического или радиотелескопа, чрезвычайно отличаются друг от друга.

Еще больше отличается от них картина, которую видит космонавт, находящийся в кабине искусственного спутника Земли, но и она не совпадает с тем, что видит космонавт, облетающий Луну. Нечего и говорить, что то, что увидят космонавты, находящиеся за пределами Солнечной системы, будет еще больше отличаться от наблюдаемого с Земли. Эти различные картины Земли, планет и звездного неба объясняются различной системой деятельности: наблюдением с Земли, с околоземного или окололунного спутника, из лаборатории, вышедшей за пределы Солнечной системы, и т. п. Несмотря на несовпадение наглядных образов Вселенной, получаемых различными способами, все они несут в себе известные «доли и порции» истинного знания. На основании этих знаний мы можем предпринимать новые действия, новые виды деятельности, результаты которых дают практическое мерило того, насколько полна и объективна каждая из полученных картин. Дело, следовательно, заключается не в том, чтобы просто противопоставить одну картину Солнечной системы или Вселенной другой, не в том, чтобы предпочесть то или иное астрономическое представление о мире, а в том, чтобы обнаружить их связь с определенными видами деятельности и более или менее точно показать, чему и в каких условиях соответствуют эти картины и представления, по каким законам и правилам они создаются.

Но пойдем дальше. Говоря об истине, особенно важно иметь в виду, что это понятие необходимо для установления соответствия не столько между чувственными образами и объективными вещами, сколько между этими последними и знаниями, выраженными в языковой, условной, символической форме, что особенно характерно для науки. Мы не можем с помощью органов чувств наблюдать процессы, совершающиеся в атомах или атомных ядрах, даже наше воображение, даже интуиция самых изощренных и изобретательных умов не в состоянии дать образное представление о том, что происходит в мире микрочастиц. Происходящие там процессы и реакции ученые в состоянии выразить лишь с помощью абстрактных математических символов, уравнений. То, что эти уравнения дают нам истинные знания о действительных физических процессах, доказывается тем, что с помощью основанных на этих уравнениях расчетов мы в состоянии получать атомную энергию, осуществлять управляемые термоядерные реакции и т. д.

Но если практика есть основа и критерий объективной истины и определяет степень соответствия наших знаний действительности, то как быть с нашими знаниями, относящимися к прошлому или будущему, с которыми мы не можем практически взаимодействовать? Как быть со знаниями, которые еще не подверглись проверке? Всегда ли практика позволяет определить истину раз и навсегда, во всей полноте?

Все ли виды знаний и в науке и в повседневной жизни нуждаются в сложной практической, экспериментальной проверке или иногда мы можем ограничиться простыми пассивными наблюдениями? Как, наконец, создаются понятия и суждения, истинность которых мы должны установить с помощью практики?

Пока мы не обсудим и хотя бы частично не разрешим эти вопросы, нам будет трудно преодолеть скептическое и недоверчивое отношение к истине, так отчетливо сформулированное в знаменитых словах Понтия Пилата.

Чувственные образы и абстракции