Читаем Трактат о терпимости полностью

9 марта 1762 года в Тулузе был казнен Жан Калас. И это событие – убийство, совершенное правосудием, – заслуживает того, чтобы о нем знали и наши современники, и наши потомки. О тех тысячах людей, которые погибают на поле битвы, мы забываем быстро – и потому, что жертвы в войне неизбежны, и потому, что погибшие сами несли смерть противнику и умерли в сражении, а значит, не были беззащитными. На войне гибель и победа одинаково возможны, поэтому смерть не поражает нас и жалость не так сильна. Но когда жертвой фанатизма и пристрастного отношения становится невинный человек, почтенный глава семейства, когда он не может предъявить в свою защиту ничего, кроме своей добродетели, когда те, кто распоряжается его жизнью и приговаривает к смерти, рискуют лишь тем, что могут вынести ошибочный приговор, а за свою ошибку не понесут никакого наказания, – тогда свой голос начинают подавать граждане. Люди боятся за себя, они видят, что перед лицом суда, который должен защищать их жизнь, на самом деле ни один человек не может чувствовать себя защищенным. И их голоса объединяются в одно требование мести.

Это был необычный судебный процесс: религия, самоубийство, убийство. Правосудию надлежало установить истину: действительно ли отец и мать из религиозных побуждений повесили сына, сделал ли это брат и сделал ли это друг? Поступили ли судьи по закону и свободны ли они от подозрений в том, что приговорили невинного отца к колесованию, или в том, что не наказали и других виновных – мать, брата, друга?

Отец семейства – Жан Калас, шестидесяти восьми лет. Он сорок лет торговал в Тулузе, и все его близкие знакомые отзывались о нем как о хорошем семьянине. Калас, его жена и все дети, кроме одного, были протестантами. Своему сыну Луи, который отрекся от ереси, отец выплачивал небольшое содержание. Все говорило о том, что старику совершенно не был присущ уродливый религиозный фанатизм, разрушительный по своей природе. Калас даже согласился на то, чтобы Луи принял католическую веру. Кроме того, в доме Каласов тридцать лет жила ревностная католичка – служанка, вырастившая их детей.

Марк-Антуан, старший из сыновей, был образованным человеком, но отличался мрачным и буйным нравом, о его необузданных страстях знали все. Торговлей юноша так и не смог заняться, поскольку не имел склонностей к этому делу. Адвокатской практикой тоже не занялся, поскольку для этого требовалось свидетельство о католическом вероисповедании. И решил Марк-Антуан свести счеты с жизнью, о чем намекнул одному своему другу. Он много читал про самоубийство, и постепенно решение его окрепло.

«Веротерпимость необходима, дабы ни одна религия не превратилась в господствующую и не сделалась опасной»

И вот в один злополучный день, когда молодой человек проиграл все свои деньги, он решился исполнить задуманное. В тот вечер у Каласов на ужине был гость – прибывший накануне, 12 октября 1761 года, из Бордо друг семьи и самого Марка-Антуана, девятнадцатилетний юноша, который отличался кротким характером и высокой нравственностью, сын известного в Тулузе адвоката Лавэса. Все ужинали за одним столом – отец, мать, Марк-Антуан, Пьер (младший сын) и молодой Лавэс. После трапезы все перешли в маленькую гостиную, кроме Марка-Антуана – он куда-то пропал. Когда гость собрался уходить, Пьер вместе с ним спустился вниз, чтобы проводить. И здесь они увидели повешенного Марка-Антуана – на косяке двери, у входа в магазин, в одной рубашке. Сюртук лежал на прилавке. Покойник выглядел очень аккуратно: волосы причесаны, рубашка не помялась. На теле никаких следов от ушибов, никаких ран.

Мы не будем описывать всех деталей, о которых рассказал адвокат. Не будем описывать и страшное горе отца и матери – они кричали так, что слышали соседи. Гость и брат, тоже испытавшие ужасное потрясение, побежали, чтобы вызвать судебные власти и привести лекаря.

Пока Лавэс и Пьер занимались хлопотами, несчастные родители рыдали над телом сына, а местные жители уже столпились у их дома. Народ в Тулузе очень эмоционален, подозрителен и фанатичен; тех, кто исповедует другую веру, тулузцы считают чудовищами. Именно в этом городе жители вознесли хвалу Господу, когда скончался Генрих III, и поклялись, что убьют каждого, кто хоть словом обмолвится о том, чтобы признать королем нашего доброго Генриха IV. Именно тулузцы два века назад перебили четыре тысячи горожан-еретиков и с тех пор каждый год отмечают этот день так же радостно, как и весенний праздник «Цветочные игры». Отмечают с шествиями и фейерверками, сколько городской совет ни запрещал это омерзительное торжество.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное