Трактат об умении жить для молодых поколений (Революция повседневной жизни)

Общий синдром адаптации говорит Ганс Сели, теоретик Стресса, проходит три стадии: реакцию тревоги, стадию сопротивления и стадию истощения. На уровне видимости, человек вечно умел бороться, но на уровне аутентичной жизни, он всё ещё находится на уровне животной адаптации: спонтанная реакция детства, затвердение во взрослом возрасте, истощение в старости. И чем больше сегодня хотят казаться кем—то, тем больше эфемерный и непоследовательный характер зрелища вновь и вновь показывает таким людям, что они живут как собаки и умирают как стога сухого сена. Очень скоро придётся признать, что социальная организация, создаваемая человеком для преобразования мира в соответствии с наилучшими его пожеланиями уже давно не помогает ему; нет ничего, в её использовании, кроме запрета на высшую организацию, не соответствующую её правилам, которая ещё только должна быть создана, а также на технологии освобождения и индивидуальной самореализации, разработанные в течение истории частной собственности, эксплуатации человека человеком, иерархической власти.

Мы уже давно живём в закрытой, удушающей системе. То, что мы приобретаем на одном берегу, теряется на другом. Побеждённая количественно из—за прогресса санитарной материи, смерть присутствует на качественном уровне в выживании. Адаптация демократизирована, она стала более лёгкой для всех, ценой утраты своего основного компонента, который является адаптацией к миру человеческого.

Конечно, существует борьба против смерти, но она занимает место внутри того же синдрома адаптации; т. е. то, что составляет смерть, лечит её. Более того, имеет значение, что терапевтические исследования идут в основном на стадии истощения, как если бы они хотели продлить стадию сопротивления в старости. Шокотерапия применяется, когда слабость и бессилие уже довершили свою работу; эта шокотерапия, которая должна препятствовать износу из—за адаптации, слишком точно подразумевает, как это понял Райх, прямую атаку на социальную организацию, на то, что мешает преодолеть стадию адаптации. Частичные излечения предпочитаются хотя бы оттого, что не страдают общее целое. Но что случится, когда повседневная жизнь окажется, из—за этих частичных излечений, заражённой в своём общем целом болезнью неаутентичности? Когда экзорцизм и заколдованность окажутся обнажёнными для всех в их взаимной поддержку больного общества?

* * *

Вопрос «Сколько вам лет?» не задают не ссылаясь на власть. Дата уже содержит в себе ограничение. Разве не измеряют время начиная с установления какой—либо власти: появления Бога, мессии, босса, захваченного города? В аристократическом сознании, накопленное время является показателем власти: старость, но также серия предков, увеличение благородного могущества. При смерти, аристократ оставляет своим наследникам жизненную силу, тонизируемую прошлым. Напротив, у буржуазии нет прошлого; по крайней мере, она не признаёт его, её фрагментарная власть не подчиняется наследованию. Она пародирует путь дворянства: отождествление с цикличным временем, со временем вечного возвращения, удовлетворяется теперь отождествлением с мелкими промежутками линейного времени, последовательными и быстрыми переходами.

Отношения между веком и отправной точкой измеримого времени является не единственной нескромной аллюзией на власть. Я убеждён, что отмеренный век никогда не будет ничем кроме роли, ускорения времени реальной жизни посредством небытия, а значит на уровне видимости и в соответствии с законами адаптации. Захватывая власть, приобретаешь возраст. Раньше только старейшины, т. е. древняя аристократия или самые богатые жизненным опытом люди осуществляли власть. Сегодня даже молодёжь пользуется сомнительными возрастными привилегиями. Общество потребления развивает раннее старение; разве не изобрело оно этикетку тинейджера в качестве новообращённого слоя потребителей? Того, кто потребляет, пожирает неаутентичность; он подпитывает видимость, принося выгоду зрелищу и нанося ущерб истинной жизни. Он умирает там, где у него возникает привязанность, потому что это привязанность к мёртвым вещам; товарам, ролям.

Всё то, чем ты обладаешь, в свою очередь обладает тобой. Всё то, что превращает тебя в собственника, адаптирует тебя к природе вещей; старит тебя. Утекающее время заполняет пустоту, оставленную отсутствием «я». Если ты спешишь за временем, время бежит ещё быстрее: это закон потребления. Хочешь остановить его? Скорее оно задержит и состарит тебя. Нужно захватывать его фактически, в настоящем; но в настоящем, которое надо созидать.

Мы родились для того, чтобы никогда не стариться, никогда не умирать. У нас нет ничего кроме сознания, что мы пришли слишком рано; и некоторая доля презрения к будущему может уже гарантировать нам отменную долю жизни

17 глава «Зло выживания»