Трактир «Ямайка»

Трактирщик выпустил облако дыма собеседнику в лицо.

— Значит, ты вернулся в трактир «Ямайка» не только ради моей нежной улыбки? — спросил он. — А я-то думал, что ты меня любишь, Гарри, и хочешь пожать мне руку.

Разносчик снова ухмыльнулся и заерзал на стуле.

— Ладно! — сказал он. — Мы же друзья! Не надо обижаться на откровенность. Вещи здесь, и нужны двое мужчин, чтобы их перенести. Женщинам тут не справиться. Почему бы нам не ударить по рукам, и дело с концом?

Трактирщик задумчиво пыхтел трубкой.

— Ты битком набит идеями, дружище, и все они лежат рядком, хорошенькие, как безделушки на твоем подносе. А что, если здесь ничего нет? Что, если я уже от всего избавился? Я ведь проторчал тут два дня, а мимо проезжают кареты. Что тогда, малыш?

Усмешка сошла с лица разносчика; у него отвисла челюсть.

— Ты шутишь? — прорычал он. — Ты ведешь двойную игру здесь, в трактире «Ямайка»? Если да, то скоро поймешь, что просчитался. Ты иногда был слишком молчалив, Джосс Мерлин, когда мы отправляли грузы и когда повозки были в пути. Иногда я видел кое-что непонятное и слышал странные вещи. Ты блестяще вел это дело из месяца в месяц; слишком блестяще, думал кое-кто из нас. Никакого сравнения с той ничтожной выгодой, которую получали мы, рисковавшие гораздо больше. И мы ведь не спрашивали тебя, как ты это делаешь, правда? Послушай, Джосс Мерлин: тобой командует кто-то другой?

Трактирщик набросился на него, как молния. Он ударил разносчика кулаком в подбородок, и тот опрокинулся навзничь; стул под ним с грохотом рухнул на каменный пол. Гарри тут же опомнился и поднялся на колени, но трактирщик возвышался над ним, направив дуло ружья прямо на горло.

— Только шелохнись, и ты мертвец, — тихо сказал он.

Гарри-разносчик смотрел на своего обидчика снизу вверх, его маленькие подлые глазки были полузакрыты, одутловатое лицо пожелтело. Падение чуть не вышибло из него дух, и он прерывисто дышал. При первом же признаке ссоры тетя Пейшенс распласталась по стене, охваченная ужасом; ее взгляд с тщетной мольбой искал взгляда племянницы. Мэри пристально наблюдала за дядей; на этот раз она не могла разгадать его настроения. Он опустил ружье и пнул разносчика ногой.

— Теперь мы с тобой можем поговорить как разумные люди, — сказал трактирщик.

Он опять облокотился на стол с ружьем в руке, а разносчик расположился на полу, не то на корточках, не то на коленях.

— Я в этой игре главный, и всегда им был, — медленно проговорил трактирщик. — Я вел ее с самого начала, еще три года назад, когда мы переправляли грузы с маленьких двенадцатитонных люгеров в Пэдстоу и считали себя счастливчиками, если получали чуть больше полшиллинга барыша. Я вел ее, пока дело не стало самым прибыльным от Хартленда до Хейла. Мной кто-то командует? Господи, хотел бы я взглянуть на человека, который посмеет попробовать. Ну, теперь с этим покончено. Мы сделали свое дело, и хватит. Игра окончена для всех нас. Ты сегодня пришел не для того, чтобы предостеречь меня, ты пришел посмотреть, нельзя ли чем-нибудь разжиться в суматохе. Трактир оказался заперт, и твое жалкое подлое сердце возрадовалось. Ты царапался в окно, потому что по опыту знал: крюк на ставне болтается, и окно легко можно высадить. Ты же не думал найти меня здесь! Ты думал, тут окажется Пейшенс или Мэри, и ты их легко запугаешь и завладеешь моим ружьем, которое здесь, под рукой, на стене — ты его часто видел. А потом — к черту хозяина трактира «Ямайка». Ты, Гарри, крысеныш, неужели ты думаешь, что я не понял все это по твоим глазам, когда распахнул ставни и увидал в окне твою рожу? Ты думаешь, я не слышал, как ты задохнулся от изумления, не заметил, как ты кисло усмехнулся?

Разносчик провел языком по губам и сглотнул. Он бросил взгляд на Мэри, которая неподвижно стояла у очага; круглая пуговка его глаза смотрела настороженно, как у загнанной в угол крысы. Он боялся, не сделает ли она ход против него. Но девушка промолчала. Она ждала, как поступит дядя.

— Очень хорошо, — сказал трактирщик, — мы ударим по рукам, ты да я, как ты и предлагал. Мы сойдемся на выгодных условиях. Знаешь, я передумал, мой милый друг, и с твоей помощью мы отправимся в Девон. То, что здесь хранится, стоит взять с собой, ты прав, а мне одному не справиться. Завтра воскресенье, благословенный день отдыха. И пусть хоть пятьдесят кораблей разобьются, это не заставит здешний народ подняться с колен и раздернуть занавески. Будут и проповеди, и скорбные вытянутые физиономии, и молитвы за бедных моряков, на которых рукою дьявола ниспослано несчастье; но никто не станет разыскивать дьявола в святой день, в воскресенье. У нас есть целые сутки, Гарри, мой мальчик, и завтра ночью, когда ты хорошенько наломаешь спину, забрасывая лопатами дерна и репы мое имущество на телеге, и поцелуешь меня на прощанье, и Пейшенс тоже, а может, и Мэри заодно — вот тогда ты сможешь встать на колени и поблагодарить Джосса Мерлина за то, что он отпустил тебя живым на все четыре стороны, а не засунул хвостом в канаву, где тебе самое место, с пулей в твоем черном сердце.