Трактир на Пятницкой. Агония. Вариант «Омега»

— Что решать, Миша, — Роберт погладил усы и неодобрительно посмотрел на Сажина, — у них сорвался матч профессиональных боксеров, билеты проданы, они горят, — он поднял ладонь к лицу, — пусть горят. Мы не пожарная команда. — Видимо, Роберт устал от такой длинной речи, тяжело вздохнул и отвернулся.

— А ваше мнение, Александр Бодрашев? — спросил Сажин.

Шурик сидел на кровати, по-турецки сложив ноги, и смотрел на выключенный телевизор. По двенадцатому каналу идет вестерн или детектив. Шурик шмыгнул носом, взъерошил рыжий чуб и не ответил: он не любил играть в демократию. Сажин советуется не для того, чтобы разделить ответственность. Не тот он человек. Решение он уже принял и поступит по-своему, хоть они все трое на голову встанут. Сажин поступит по-своему. Чего он демократа изображает?

— Шурик, мне действительно важно знать твое мнение, — сказал Сажин и перевернул карту. — Ребята, что означает король треф?

— Король треф — это вы, Михаил Петрович, и я считаю, что вы решили правильно. Пусть так и будет, я согласен.

— Какой смелый человек. Завидую, — сказал Роберт.

— Некоторым все равно, а я хочу еще раз на соревнования поехать. Такова се ля ви, — ответил Шурик и посмотрел на телевизор.

Зигмунд отложил томик стихов, который он до этого демонстративно читал. Сажин заметил движение боксера и кивнул:

— Ты? Валяй, ты вроде тоже имеешь отношение. — Он снова перевернул колоду, опять выпал король треф.

— Мне с американцем драться не хочется…

Шурик присвистнул, а Роберт хлопнул себя по коленям.

— Может, он грязный боксер? Полетит бровь, можно палец повредить. — Зигмунд посмотрел на Сажина и пожал плечами: — А вы не сердитесь, Михаил Петрович. Вы решили, что я буду драться, и я буду.

Сажин взял со стола газету с фотографией Фишбаха и, словно Зигмунд, сделал вид, что читает. Почему он соглашался на бой? Уж очень принижают любительский бокс. Три раунда вы смельчаки! Попробуйте пятнадцать, с профессионалами. Пятнадцать не будет, а с профессионалами можно попробовать. И пусть в двадцатом веке дуэли отменены, но от непринятого вызова остается нехороший осадок.

— Хорошо? — Сажин встал. — Значит, два против одного при одном воздержавшемся решили предложение принять.

— Я не воздержавшийся. Я примкнувший. — Шурик соскочил с кровати, снял тренировочный костюм и стал быстро одеваться.

— Ты далеко? — Сажин вынул из шкафа плащ.

Роберт помог ему одеться.

— Я вас провожу. Можно? — спросил Шурик.

— Можно. Ребята, я вернусь поздно. — Сажин сунул левую руку в карман, а правой ловко застегнулся и подпоясался. — Вы ложитесь. Перед сном погуляйте. Не давайте парню, — он показал на Шурика, — смотреть всю ночь в ящик.

— Ну почему нельзя телевизор? — возмутился Шурик.

— Идем. — Сажин обнял его за плечи и прошептал в самое ухо: — Боюсь, заразишься западной пропагандой.

— Ты, конечно, умный, но… — Сажин и Шурик вышли в коридор и не слышали, что Роберт втолковывает Зигмунду.

— Сейчас Роберт ему устроит. — Сажин кивнул на дверь.

— Зигмунду устроишь. — Шурик ухмыльнулся. — Он парень простой. С ним не жизнь, а малина.

Они вышли на улицу и зашагали в ногу по мокрому, отражающему рекламы тротуару. Им было удобно вдвоем, одного роста, не то что с Робертом или Зигмундом.

— Иду по загранице. Запросто иду, словно так и положено. Непонятные буквы, огней побольше, лопочут кругом не по-нашему, — рассуждал Шурик, — а так вроде Рига или Таллин.

— Скорее Таллин. Только, смотри, здесь весь первый этаж либо магазин, либо кафе, — ответил Сажин, подтолкнул Шурика, и они перепрыгнули через разноцветную лужу. — А тебе не смешно, что ты иностранец?

— А я молчу, и никто не знает. Вчера вот только в магазине… — Шурик запнулся.

— Видел я твои туфли. Зря купил. — Сажин отстранил плечом мальчишку, который протягивал им пачку открыток. — Видишь, знает, что мы иностранцы. Молчи не молчи, а отличают. Иностранец — он везде иностранец. Что в Москве, что в Вене.